Хорошо. Поехали вдвоём, остановились в том самом хостеле, в котором когда-то жила Кира. На всякий случай, но на самом деле не планировали здесь ночевать. Есть же подходящий вечерний поезд.

Дальше – Кира одна. Папа, как хочет, но придётся ему посидеть в хостеле, подождать. Это тоже не обсуждается. Кире почти двадцать, не надо её за ручку водить, справится сама. Теперь точно справится. А папу храм не впустит в любом случае, да и Киру – вряд ли. Так что и переживать нечего: вернётся она через пару часиков, никуда не денется.

Почти так и получилось. Заброшенный монастырь остался заброшенным монастырём, никаких таинственных путей. Облезлая дверь с трудом подалась, мерзко заскрипела, а за ней открылось пустое холодное помещение. Обшарпанные стены в грязных подтёках, осыпающаяся штукатурка, пол, не видимый под слоем мусора. Смысла нет входить.

Кира вздохнула, отгоняя разочарование. Ведь предполагала же, что так и будет. Она своё дело сделала, Сумеречному храму она больше не нужна.

С досады Кира пнула подвернувшийся под ногу камешек. Как же это? Несколько месяцев, безвозвратно канувших в небытие, кусок жизни, оторвавшийся и пролетевший мимо неё. Что происходило в это время? И почему ей не сказали о нём? Или нарочно подчистили память, заставили забыть нечто важное?

Что? Что? Что?

В груди тоненько задрожала необъяснимая тревога. Опять сердце бухает, и спина намокла от пота. Отчего-то подумалось, будто в тот таинственный промежуток времени случилось ужасное.

Интуиция? Или возвращаются воспоминания?

Образы ещё не оформились – не ухватишь, не разберёшь. Но от них уже не по себе. Страх накатывает, а, может, слабость. Возвращаться надо скорее.

Тропинка мелькала под ногами. Роща, свежая зелень, белые стволы берёз, а вот храм, самый настоящий, с золочёными куполами. Над дверями – барельефы ангелов. Застыли неподвижно и смотрят пустыми глазами. Один – прямо перед собой. А у другого голова чуть наклонена. Уставился на Киру.

Всё равно же слеп. Всё равно же не видишь. Да и не существуешь ты. Не живой. Что там под светлой краской? Штукатурка, бетон, глина?

Кира его тоже не видит, пелена перед глазами, и с каждым мгновением она всё гуще – опутала, подхватила, поволокла.

Ну ведь уверяли же, что всё закончилось! Что никаких странных приступов теперь. И опять?

Наверное, пора привыкнуть – отключилась в одном месте, очнулась совсем в другом. Сейчас, для разнообразия, в машине «Скорой помощи». Немного потряхивает, мотор тарахтит, потолок низко, и стены на расстоянии вытянутой руки, а рядом женщина в голубой с белыми полосками униформе.

– А-а, очухалась. Как зовут?

– Кира.

– А фамилия?

– Ратманова.

Проверку на вменяемость прошла, память не отшибло окончательно. А ещё она убедилась: это был обычный обморок. Никаких полётов к свету в серебряном луче.

Врачиха тоже довольна, заметно по лицу и большим чуть навыкате глазам. Ещё у неё пухлые щёки, светлые волосы, забранные в хвост и мягкий хоть и низковатый голос. Такая вся домашняя, сразу возникают мысли о воспитательнице детского сада или мамаше большого семейства. Киру успокаивает её вид и добродушная наставительная болтовня.

– Ты лежи, лежи, не дёргайся. Сейчас-то чего подниматься? И больше не разгуливай одна. Если не до конца оправилась. После родов. Наверное, ещё и гемоглобин пониженный. Бледная такая.

Гемоглобин? Какой гемоглобин? Когда у Киры от одной фразы опять всё поплыло перед глазами.

– После родов? – с трудом проговорила она.

Или не проговорила? Только хотела. Потому что врачиха точно не услышала, тарахтела дальше.