Вот чего она так переживает?

Неужели не ясно? Потому что находится сейчас в окружении странных тварей, постоянно ловит на себе чужие любопытные взгляды. Не простых глаз, очень не простых. Они все, наверняка, догадываются, что Кира самый обычный человек. Для присутствующих – типичная жертва, добыча, расходный материал. Не обязательно, чтобы убить, у каждого здесь свои виды на людей, а держатся от неё на расстоянии, не решаются сунуться только потому, что хорошо знают того, кого Кира ждёт.

Цветные стёкла витража вспыхнули отражённым светом, двери разошлись.

Он, такой, как всегда, сливающийся с полумраком цветом одежды, на первый взгляд неприметный, не стремящийся выделиться раньше времени, с вечно опущенной головой. Зашёл, откинул с головы глубокий капюшон, но длинная белая чёлка всё равно закрывала половину лица. Самого его толком не разглядеть, зато он всё прекрасно видел. Не стал осматриваться, сразу двинулся в нужном направлении.

Как определил?

Кира почему-то не смогла следить за его приближением, уставилась на скатерть на столе, чёрную, но из-за блестящей шелковистости и гладкости, переливающуюся множеством оттенков. Только где-то на периферии обзора отметила, как он подошёл, уселся.

– Ты меня искала, – не спросил, констатировал, спокойно и невозмутимо, голос пустой, совсем без интонаций, а затем уже задал вопрос: – Зачем?

Кира подняла глаза.

Лицо каменное, отстранённое. Даже глаза не блеснут сквозь пряди волос. Ни одной лишней эмоции, ни одного лишнего слова. И Кира тоже ответила сухо, по-деловому:

– Мне нужна твоя помощь.

Дальше не получилось остаться бесстрастной. Она обхватила себя за плечи, сжала – в прямом смысле взяла себя в руки, и всё равно сбивалась, иногда с трудом подбирала слова, перескакивала с одного на другое. И еле выговорила – про ребёнка.

– Я хочу его найти, – заявила в заключение, и голос дрогнул, а в ответ – молчание.

Кира предполагала, что так и будет. Нельзя же легко проглотить её признания, настолько невероятные, настолько непресказуемые. И то, что существует ребёнок, который…

– С чего ты взяла, что он жив?

Словно опять холодный душ прямо в лицо. И, главное, тогда, когда подобного никак не ожидаешь. Равнодушно, безжалостно, но… отрезвляюще. Опять отрезвляюще.

Вдруг он прав? Такой вариант Кире даже в голову не приходил. Она зациклилась на зовущем плаче, который постоянно снился, мерещился.

Нет. Точно, нет. Не прав он. Нисколько.

– С того и взяла, что мне о нём не сказали, – зло процедила Кира сквозь стиснутые зубы, а после выговаривала громко и чётко, едва ли не по слогам: – С того, что я совсем ничего не помню о тех месяцах. Это ведь не может быть просто так. – Она и себя убеждала, и вдалбливала нужные мысли в его бесчувственную голову. Но результат получился неожиданный.

– Лучше забудь, – произнёс Ши негромко.

– Что? – никогда до Киры не доходили сразу его предельно урезанные мысли, и обычно он ждал, пока она не поймёт, но в этот раз снизошёл до объяснений:

– Забудь о нём снова. И живи дальше.

– Что ты несёшь? – теперь Кира отказывалась верит в услышанное. – Почему?

Она сходила с ума, а Ши, похоже, ни капли не волновало происходящее, не задевало, даже краешком. Его надёжно защищала непробиваемая стена из целесообразности и трезвого расчёта.

– Допустим, ты сумеешь забрать ребёнка. А потом? Вас не оставят в покое. Никогда. Пока не вернут его назад. И всё заново? И так бесконечно? Бессмысленно же. Потому и забудь.

У него прекрасно получается разъяснять. Разумность и логичность, плюс спокойная уверенность в собственной правоте. Загасит любой пыл, убедит кого угодно. Но не её, не на этот раз.