«Хорошо, милый. Ты спокоен – и я спокойна».

А затем мне снится сон.

Один и тот же.

Раз за разом. Будто чей-то дурной коготь вычерчивает его в моём мозгу.

Там есть лес, тёмный и густой, как старое болото, а я парю над ним. Ночное небо уставилось на меня единственным белым глазом, и я крепко жмурюсь. Страшно. Сейчас упаду!

Ныряю под кроны ещё сонных деревьев, и грязно-зелёные листья с шумом смыкаются над головой. Внизу, в самом сердце чащи, пахнет гнилью и сыростью, мокрой землёй, дубовым мхом и… разложением.

В этом месте, только здесь, деревья причудливо корявые и голые, скрюченные даже в стволах, будто от стыда перед одетыми в листву собратьями. И мне ничего не остаётся, как послушно идти по тропке, поросшей живым бархатом. Иногда в босые ноги больно упираются осколки желудей и старых веток, а порой куртка цепляется за шершавую кору. Но я иду, уверенно выбирая дорогу, словно знаю это место, словно здесь уже была…

И я была. Я точно знаю, что через несколько шагов увижу прогалину, освещённую тусклым изумрудным светом. Откуда он? Кажется, что это серебро луны растворяется в лесных красках и облачается в волны тумана, плывёт, несёт меня течением к тому, кто терпеливо ждёт.

Ему некуда спешить. Больше некуда.

Я останавливаюсь, когда различаю спинку бурого кресла. По обе стороны на подлокотниках спокойно лежат дряхлые руки, а над спинкой возвышается седая лысеющая голова. Пальцами правой руки он перебирает большие красные бусины браслета: уцелевших осталось не так много.

Я слышу прерывистый хрип. Сперва я боялась этого звука, но быстро поняла, что старик не ярится, а плачет. Он болен. В его теле разбухает хворь, пожирает нутро. Тело чахнет, последние дни старца сгорают в бессилии, и мне его бесконечно жаль. Он плачет и молит своих детей прийти к нему. Кто-то. Ну хоть кто-нибудь! Он слабеет. Умирает. Ему не выжить без помощи. Старик взывает к своим чадам, но никто не приходит. Он заклинает, обещает отдать всё, что у него осталось, за последнюю встречу, но ответа не последует. Все отвернулись от немощного угасающего отца. Его жизнь будет оборвана здесь, в одиночестве. Я это знаю. Он это знает. И плач старика тонет в скулеже ветра.

Из последних сил большим пальцем руки он продавливает очередную бусину, и та лопается, как тонкая глазурь, из которой вытекает алая жижа.

Старик отсчитывает дни.

И дней осталось немного…

Каждое утро проходит в слезах и объятиях Марка.

– Странная, – еле слышно шепчет. – Опять твои сны? Не бойся, я же рядом.

Да. Рядом. Но о снах мы не говорим.

Как и о ночном вое. Словно для группы из четырёх человек это табу.

Кроме нас в экспедиции по проекту WWF участвует Роберт – американский профессор экологии кафедры биологии альма-матер, и Борис – главный специалист природопользования Ростовской области.

Что же до Марка… Интрижка с Марком закрутилась давно, на последних курсах универа. Он сирота, воспитывался в детдоме, да ещё и был обладателем столь выразительной внешности, так что девчонки со всех курсов и потоков липли к нему смолой, наперебой спешили одарить любовью.

Вот только аристократично бледный светловолосый парень выбрал скромную сокурсницу – меня. Два года прошли как в сказке. Кафе, парки и посиделки дома в его компании становились красочными, будто детские сны.

Но после каждый занялся своим: я осталась в Омске, с роднёй, Марк рванул в Питер, и лишь спустя четыре года мы откликнулись на один и тот же проект.

Списались. Вспомнили. Загорелись.

– Жанна, – негромко сказал он при встрече, – почему я уехал? Почему такой дурак?