– Не вздумай глушить мотор! Аккумулятор еще не зарядился! Застрянем тут, как… – потом сам же себя оборвал и негодующе выпалил: – Какого хрена ты вообще встал?! Водички из речки решил попить?!

– Да вон, – виновато кивнул Васюта на пустующее соседнее кресло, – нашему новому попутчику плохо стало. Он ведь первый раз в жизни транспортом пользуется, да еще и по такой дороге – сразу и укачало, ясен пень. Вот он свои яркие впечатления и выплеснул. И все на себя. Ну и дверцу вон немного испачкал. Пришлось остановиться, чтобы в речке помылся-почистился, а то ведь и я, глядя на это, недолго продержусь. В том смысле, что тоже…

– Ладно, хорош! – отмахнулся, поморщившись, Ломон. – Понял я. Только такие остановки нам всем могут плохо сделать. Так плохо, что хуже некуда, веришь? Заглохнет двигатель – и кукареку. Мало того что план наш сорвется, так еще и пехом придется назад топать. И Зану тогда кирдык – зарядить его будет уже негде, даже если на себе его в Мончетундровск дотащим.

– Да я все понимаю, – замотал головой Васюта, – но что делать-то было?..

– Что делать, что делать!.. – проворчал двуединый сталкер, понимая, что приятель, конечно же, прав. Но тут же и нашел выход: – Ты вот что… Возьми в багажном отсеке ведро – то, которым соляру наливали, – и дай этому тошнотику. Пусть, если снова приспичит, в него блюет, а вездеход ради такого больше не останавливай.

– Ага! – хохотнул вдруг новоиспеченный водитель. – Точно, ведро в самый раз для этого.

– А ты чего ржешь? – насупился Ломон. – Что-то я пока ничего смешного не вижу.

– Сейчас увидишь! – обрадовался Васюта. – То есть услышишь. Просто у меня как раз стишок на эту тему есть…

– Кто бы сомневался, – буркнул двуединый. – Только не до стихов сейчас так-то, веришь?

– Не-не, этот и правда в самый раз! – замахал руками неуемный поэт. – Да и он же короткий, стих-то!

И не дожидаясь новых возражений, Васюта с чувством продекламировал:

Папа, шутя с продавщицей игриво,
Не посмотрел на срок годности пива…
Не выливать же такое добро!
Папа три дня обнимает ведро[5].

– У нас оно единственное, – даже не улыбнувшись, сказал Ломон, – так что крепче обнимайте, не проблюйте.

– Да что с ним будет, оно ведь железное, – сказал Васюта и стал выбираться из кабины. – Сейчас принесу.

– И давайте там пошустрее, нам еще часа четыре ехать, я не хочу в лесу ночевать.

* * *

Ломон снова уселся на жесткую лавку, поерзал, устраиваясь поудобнее, и закрыл глаза, прислонившись спиной к стене кузова. Поспать бы – но сейчас опять так трясти начнет, что какие там сны, не свалиться бы на пол! Невольно позавидуешь надежно зафиксированному ремнями обесточенному Зану.

Но не удалось и просто насладиться хотя бы временным покоем.

– Капон! – душераздирающе завопил снаружи лязгнувший крышкой багажного отсека Васюта. – То есть Ломон! Иди сюда скорей! Тут вон… тут эта…

– Какая еще эта? – заворчал под нос двуединый сталкер. – Мышь он там, что ли, увидел?..

Но все-таки поднялся с сиденья и направился к выходу – не надрывать же ором горло, проще выйти посмотреть, что там у этого стихоплета случилось.

А когда спрыгнул со ступеньки на землю и шагнул за вездеход к открытому багажному отсеку, сам чуть не завопил – оттуда выбирался одетый в черные штаны и куртку человек. Ломону сразу бросился в глаза «Никель»[6] за его спиной, и сталкер машинально сжал рукоять своего, который заранее предусмотрительно повесил на грудь.

– Руки за голову! – тут же выкрикнул он. – Стоять, не двигаться!

– Сейчас я сама кому-то двину, – встал ногами на землю и выпрямился человек, оказавшийся… шатенкой Олюшкой из группировки «ОСА»