Если Шелли и вправду доктор и родом из Думнорга, он, так или иначе, должен хоть отдалённо разбираться в данийцах. Этого могло хватить, чтобы Афанасьев попросил того заняться мутантами Остермана.

Если верить дневникам и записям, у себя в лаборатории Остерман создавал таких же уродцев, что и наши мастера в Музее редкостей, за тем исключением, что порождения его больного воображения всё же не застывали замертво в формалине, а дышали и ходили, а некоторые даже говорили.

А пропавший Белорецкий и вовсе утверждал, что сам доктор Остерман приобрёл подобные чудовищные свойства. Кажется, он описывал, что глаза доктора стали красными и звериными. Впрочем, Клара ни о чём таком не упоминала. Она будто вовсе не заметила никаких перемен в отце. Значит, один из них врёт. Вопрос, о чём? Есть ли хоть толика правды в их словах, и кому можно верить?

Или же Белорецкий не зря сомневался в своём здравом разуме, и он просто лишился ума и всё придумал.

Методом же исключения можно сказать, что в словах Белорецкого чуть больше правды. Это он пропал без вести, это его пытались убить граф с доктором. А вот у лицемерной Клары Остерман вполне есть основания лгать. Она отчаянно защищает любимого папеньку и собственную крысиную шкурку.

Крысы. Твою ж мать. Грёбаные крысы.

Ладно, рассказываю дальше по порядку.

Итак, пытаясь выведать больше подробностей о занятии доктора Шелли (узнал я немного, он называет себя просто корабельным доктором), я проболтал всю оставшуюся дорогу с нашими новыми спутниками.

– А для кого вы искали доктора? – уточнил Афанасьев. – Вы же из Курганово?

Он явно сразу нас заподозрил.

– Оттуда. Юной воспитаннице графа стало нехорошо. Чем-то приболела.

– Разве её отец не доктор?

Афанасьев осторожный. Ничего напрямую сразу не выдаёт. А на вид кажется таким простодушным старичком.

– Доктор Остерман в отъезде.

– Надолго он уехал?

Ответил, что не знаю. И ни словом не соврал.

– Но с графом у нас получится встретиться?

– Он тоже в отъезде, – сказал я.

И Афанасьев едва смог сдержать радость. Зачем ему в Курганово? Несмотря на то что профессор не в списке подозреваемых, всё же раскрывать перед ним все подробности я не спешил. Хотелось понаблюдать со стороны, пользуясь своим инкогнито.

– Как хорошо, что доктору Шелли по пути, – будто бы невзначай сказал Афанасьев. – Уверен, он сможет помочь бедняжке Кларе.

– Вы с ней знакомы?

– Постольку-поскольку.

– Потолку-потолку? – переспросил Шелли, чем вызвал наш общий смех и сменил тему разговора.

В общем, всё шло весьма неплохо до момента возвращения в Курганово.

И Афанасьев сразу подметил, что в усадьбе пугающе тихо.

– Даже конюха нет, – заметил он удивлённо.

До недавнего времени Курганово славилось как одно из самых богатых поместий Империи. И вот, часть зданий сгорела в чудовищном пожаре, хозяева исчезли, а крепостные…

Хм, мне начинает нравиться вести дневник. Строчу и строчу, а тем временем свеча уже наполовину прогорела.

Итак. Мы вернулись в Курганово. И даже учитывая все обстоятельства, изложенные в протоколе осмотра места преступления номер № 14 [2], выглядело место слишком безлюдно. Даже мы со Смирновым, зная все обстоятельства, почуяли неладное.

Дверь едва получилось открыть. Пришлось толкать – что-то навалилось с другой стороны.

И как только мы едва протиснулись внутрь, в холле на первом этаже раздался оглушительный писк.

Крысы были повсюду!

В сумраке холла мы и не сразу сообразили, что это такое. Весь пол выглядел тёмно-серым, как вдруг ожил, зашевелился и хлынул в разные стороны. Это были самые настоящие, чтоб их, крысы, и было их столько, что я за всю свою жизнь раньше не видел. Не десятки даже, а сотни, точно их собрали со всей округи. Они запищали и кинулись прочь, исчезая в коридоре и проталкиваясь под мебель, в незаметные прежде щели, за шторы и под столы. В одно мгновение их почти не осталось, и если бы я один это видел, то всерьёз усомнился бы в собственной вменяемости. К счастью, у меня есть свидетели.