– Неть-неть, – замотал головой доктор. – Камушекь это название поместья. Там живуть… провинциальные люди.

Я заметил, как доктор уже не в первый раз использовал это слово, явно вкладывая в него уничижительный смысл. Несмотря на то что я и сам не испытываю симпатии к грязным тёмным ратиславским кметам и их таким же грязным и неучёным господам, слышать эти слова от ухоженного доктора было одновременно неприятно и печально. Но, пожалуй, человеку науки и должно быть невыносимо зарывать свой талант в глуши на болотах посреди Великолесья.

– Отчего же «Камушек»? Есть какая-то история об этом камне?

Минуя перекрёсток, я оглянулся, пытаясь приметить что-либо необычное в камне – узор или надпись, – но ничего не заметил.

– Спросить мою Клару, – посоветовал доктор. – Она любит всякие истории, особенно страшные. И дружить с сыном хозяина этой усадьба. Неприятный молодой человекь. Я лучше рассказать о Курганово. Поверьте, во всей империи вы не найти поместье лучше. Граф сотворил чудо. Чудо! Двадцать лет назад тут был пустырь. Болото. Дикие места! Призраки бегать, летать туда-сюда, туда-сюда. – Доктор взмахнул свободной от саквояжа рукой, показывая, как призраки летали по болотам. – Порхать словно птички, мучить бедный кметы. А потом – оп! – и пришёль граф. Он быстро навёл порядок. Даже императорь к нам приезжать. Он так благодарил граф, так хвалил.

– Император? – поразился я. – Здесь?

– Да-да, император, – с гордостью закивал доктор. – К нам порой приезжать важные люди, вот, даже учёный, как ви, мольодой чельовек. Почему вы приезжать именно в Великолесье? В наших краях много страшных сказок…

Мы шли легко, быстро. К счастью, ни у меня, ни у доктора вещей с собой почти не оказалось. Доктор отлучался из поместья ненадолго, а у меня, стыдно признаться, ничего кроме ночной рубашки да пары сменных сорочек и нет. Переживаю, что буду делать, если вдруг ударят морозы и выпадет снег. В Новом Белграде не так уж нужна крепкая обувь. От здания университета я далеко и не уходил, а если была сильная необходимость, одалживал обувь у Лёши. Но в ратиславской провинции дороги – грязь и навоз. По ним лошадям пройти нелегко, не то что человеку.

И вот, пройдя почти два часа по разбитой просёлочной дороге, я был совершенно поражён неожиданно открывшимся мне видом на усадьбу.

С соседнего берега показались грандиозные постройки, и пристань, самая настоящая каменная пристань, аккуратные башенки храма и колокольни, и белые беседки, и большие кованые ворота с, очевидно, гербом графа. Это были дубовые ветви, в которых запутались мотыльки. Символика для геральдики настолько редкая, что я пообещал себе вернуться попозже и зарисовать. Оставлю место.

Бабочки в геральдике, надо сказать, символизируют бессмертие, непостоянство красоты и душу, что стремится в высоту, а дуб же, несмотря на свои традиционные значения, к тому же ещё и древо, неизменно связанное со смертью и загробным миром. О дубе, кстати, я бы сам не догадался. Это мне подсказала Настасья Васильевна.

– Добро пожаловать в Курганово, – с такой гордостью, точно усадьба принадлежала ему, произнёс доктор. – Уверен, вы влюбиться в наши края. Граф невероятный человек. Extraordinär[5].

Подозреваю, он сказал это не на ратиславском, потому что не мог произнести. Честно признаюсь, мне и самому часто нелегко до сих пор выговорить что-нибудь такое.

Оказавшись в Курганово, я скоро понял, о чём говорил доктор, почему так восхищался графом.

Мы перешли реку по грандиозному каменному мосту со статуями русалок. Не представляю, какое состояние у графа, если он может позволить себе построить мост, какой можно было бы увидеть в центре Нового Белграда. Дальше к усадьбе ведёт липовая аллея, а сам хозяйский дом ничуть не уступает столичным дворцам и, помимо всего, построен по лойтурскому образцу, а под крышей его (в одной из башенок крыша стеклянная) – даже не верится – настоящая обсерватория. Впрочем, фамилия графа – Ферзен – наводит на мысль, что предки его происходят из какого-нибудь знатного лойтурского рода, что пару веков назад, по-видимому, искал удачи в Ратиславии после Обледенения Холодной горы.