– А знаешь, я думаю, что у тебя может получиться. – Изабелла почувствовала огромное облегчение, ее охватило легкомысленное веселье. – Ибо если кому-то и удастся покорить бабулю, так это будешь именно ты, дорогой.

То, что Сантэн Кортни-Малькомесс находилась в шести тысячах миль отсюда, несколько облегчало ее задачу. Изабелла готовила почву с величайшей тщательностью. Сначала она занялась отцом. В мгновение ока вновь превратилась в послушную дочь и гостеприимную хозяйку. С головой и прежним рвением ушла в организацию всевозможных мероприятий, отмечавших последние недели пребывания Шасы Кортни в должности посла.

– Поздравляю тебя с возвращением, не знаю, правда, откуда, – сухо сказал ей Шаса после окончания одного из наиболее удавшихся ей приемов. – Знаешь, мне тебя очень не хватало.

Они стояли рука об руку у парадного подъезда Хайвелда, наблюдая за отъезжающим лимузином, который увозил последнего из гостей.

– Час ночи. – Шаса взглянул на часы, но Изабелла опередила его:

– Еще рано. – Она стиснула его руку. – Как раз время пропустить на ночь стаканчик и выкурить последнюю сигару. К тому же за весь вечер у нас не было ни единой возможности поговорить.

Днем «Давидоффс» прислали ему дюжину сигар из его личного запаса, хранившегося на их складе со специальной системой увлажнения на Сен-Джеймс. Изабелла поднесла одну из них к уху и покатала между пальцами.

– Отлично, – пробормотала она.

Шаса устроился поудобнее в обитом кожей кресле в другом конце комнаты. В этот вечер хозяева и гости в полной мере отдали дань уважения бордо и портвейну, но его единственный глаз был по-прежнему чист и ясен. А черная шелковая повязка, закрывавшая второй, имела столь же девственно-чистый вид, как и безукоризненная по форме бабочка у воротника белоснежной сорочки.

Он рассматривал дочь с нескрываемым восхищением, как будто она была чистокровной кобылой из его конюшен или жемчужиной его картинной галереи. И пришел к решительному выводу, что Изабелла не имеет себе равных по красоте во всем роде Кортни.

Его мать в молодости считалась несравненной красавицей. Шаса плохо помнил, как она выглядела в зените своей красоты, но в гостиной Велтерведена висел ее портрет того времени кисти Аннигони. Даже сделав скидку на льстивую кисть художника, можно было понять, что перед тобой необыкновенная женщина. В темных глазах читалась огромная внутренняя сила. И теперь, в шестьдесят девять лет, она еще была великолепна, сохранив и красоту, и жизненную энергию; и все же не могла сравниться со своей внучкой, чья юная красота только приближалась к своему расцвету.

Изабелла отрезала кончик сигары золотым ножом для бумаг, лежавшим на рабочем столе отца. Затем зажгла кедровый фитиль и держала его, пока он раскуривал сигару. После чего потушила фитиль, достала круглую хрустальную рюмку и налила в нее немного коньяку.

– Сегодня утром профессор Симмондз прочел очередную главу моей диссертации.

– А, ты все еще удостаиваешь университет своим посещением? – Шаса внимательно рассматривал обнаженные плечи дочери в мягком свете камина. Да, эту безупречную кожу, чистую и блестящую, как слоновая кость, она унаследовала от своей матери.

– Ему понравилось. – Изабелла проигнорировала иронию.

– Ну, если она того же качества, что и первые сто страниц, которые ты мне давала читать, то Симмондз, возможно, и прав.

– Он хочет, чтобы я осталась здесь и закончила работу. – Она не смотрела на него. Шаса почувствовал, как что-то оборвалось внутри.

– Здесь, в Лондоне, одна? – Реакция была машинальной.