– Я уже почти два месяца беременна. Это, должно быть, случилось в Испании, возможно, в тот день, в Гранаде, после боя быков… – Она вся дрожала, голос прервался, но тут же продолжила: – Я не знаю, как это могло произойти. То есть я ведь принимала таблетки, строго по рецепту, клянусь тебе, ты же сам видел… – Чувствовала, что оправдывается самым унизительным образом, забывая о всяком достоинстве, но ничего не могла с собой поделать. – Я понимаю, что была жуткой растяпой, дорогой, но ты ради Бога не волнуйся. Все будет хорошо. Харриет в прошлом году тоже залетела. И ездила в Амстердам к одному доктору; он все сделал быстро и без проблем. То есть улетела вечером в пятницу, а уже в воскресенье вернулась в Лондон – будто ничего и не было. Она дала мне его адрес и даже предложила поехать со мной, для поддержки…

– Изабелла! – Он резко оборвал ее. – Перестань. Помолчи и послушай меня! – Она осеклась и со страхом уставилась на него. – Ты сама не знаешь, что говоришь. – Голос его был холоден и беспощаден. – То, что ты предлагаешь, чудовищно!

– Прости меня, пожалуйста, Рамон. – Она была совершенно сбита с толку. – Мне, наверно, не нужно было посвящать тебя во все эти детали. Мы с Харриет могли бы сами…

– Харриет просто маленькая пустоголовая шлюшка. И если ты собираешься отдать в ее руки жизнь моего ребенка, то становишься ничуть не лучше ее.

Изабелла изумленно посмотрела на него. Такой реакции она никак не ожидала.

– Ведь это чудо, Изабелла, величайшее чудо и таинство во всей вселенной. А ты хочешь его уничтожить. Это же наш ребенок, Изабелла. Это новая жизнь, новая, прекрасная жизнь, созданная нашей любовью. Неужели ты этого не понимаешь? – Он наклонился к ней и взял за руку, и она увидела, как теплеют его глаза. – Это то, что мы вместе создали, наше общее чудо. И принадлежит нам обоим, нашей любви.

– Значит, ты на меня не сердишься? – спросила неуверенно. – Я думала, ты рассердишься.

– Я горд и признателен, – прошептал он. – Я люблю тебя. Ты мне бесконечно, бесконечно дорога. – Поднял ее руки, держа за запястья, и бережно положил их ей на живот. – И я люблю то, что там внутри; оно столь же дорого мне, как и ты. – Наконец-то он произнес эти слова. «Я люблю тебя», – он так и сказал.

– О Рамон, – слезы застилали ей глаза, – ты такой замечательный, такой нежный, такой добрый. Это настоящее чудо, что мне посчастливилось повстречать такого человека, как ты.

– И ты родишь мне ребенка, любимая моя.

– О да! Тысячу раз да, любимый. Я так счастлива и горда. – Вся ее нерешительность вмиг испарилась, уступив место столь радужным надеждам, что рядом с ними все прочее не имело никакого значения.

Все последующие дни Изабелла пребывала в состоянии безудержной эйфории. Отныне ее любовь к Рамону приобрела новое, более глубокое качество; то, что до сих пор было захватывающим, но ни к чему не обязывающим, теперь приобрело целенаправленность и смысл. В своем возбуждении она десять раз порывалась рассказать обо всем няне, и единственное, что еще удерживало от этого, так это простая мысль, что невоздержанная на язык старуха в двадцать четыре часа известит о грядущем событии все посольство, включая, разумеется, отца. Подобные соображения в конце концов заставили спуститься на землю и подумать о вещах чисто прозаических. Ведь она была уже на третьем месяце, а няня имела особый нюх на такие пикантные ситуации. Дома в Велтевердене, их родовом поместье, ни одна из горничных, служанок или работниц не могла укрыться от ее орлиного взгляда; их интересное положение определялось со сверхъестественной точностью. Если учесть, что няня каждый вечер купала ее – разумеется, когда она ночевала дома, то можно было только удивляться, как она до сих пор еще не обнаружила произошедшей с Изабеллой перемены.