Окинул критическим взглядом заросли:

– Один ноль не в мою пользу, – произнёс негромко, – ладно… мы ещё посмотрим. Сейчас найду топор и всё тут нафиг выкорчёвываю!

Не успел он договорить последнюю фразу, как почувствовала на себе чей—то взгляд, осёкся и осмотрелся.

Он ее заметил только сейчас. Хотя девчонка явно наблюдала за ним уже давно. Она налегала, упираясь локтями, на покосившийся забор. Меланхолично раскачиваясь, тихо поскрипывали рассохшиеся доски: «скрип—скрип…».

– Чё пялишься? – довольно грубо брякнул Ваня.

Девчонка, казалось, даже не среагировала, как пялилась, так и продолжала, не отрывая взгляда, все так же чуть покачивался старый забор, скрипели натруженные серые доски.

Ваня от такой наглости чуть растерялся, потому что он—то ждал ответа, действия, чтоб огрызнулась или обиделась, как—то проявила себя, он ждал какой—то обычной реакции, но вместо этого получил в ответ полное равнодушное безразличие. Прошло несколько долгих секунд, или минут, девчонка медленно отстранилась от забора и ушла.

Ваня вспыхнул, бросился к забору и крикнул вслед:

– Эй ты! Зомби сельская! Здороваться не научили?

Но девчонки уже и след простыл.

Ваня внимательно осмотрел пустую улицу, сонную и пыльную в этот послеполуденный час, удивился «провалилась, что ли?».

Постоял у забора, тронул рукой, услышал все тот же «скрип—скрип», удивился, как могли трухлявые доски выдержать вес нахальной девчонки, собрался было проверить на себе, но вспомнив о своих ранах и порванной футболке, вернулся в дом.

В доме стоял чуть затхлый воздух, пахло старым деревом, прошлогодней травой, и ещё чем—то невыветриваемым, наверное так пахнет во всех старинных домах, где больше ста лет жили несколько поколений одной семьи, или разных, Ваня не знал.

В комнатах было жутковато, изо всех углов как будто кто—то наблюдал за ним, маленькие злые глазки сверлили спину, кололи лопатки и жалили шею.

Ваня не выдержал и выскочил из дома.

Он стоял за забором, пока не вернулись родители и сестра.

Оказалось, мама встретила отца по дороге, они съездили в поликлинику, но, лучше бы не ездили, потому что никаких следов от укуса врач не нашёл.

Маме было очень неловко за свою мнительность, она долго извинялась и объясняла, что вот тут на этом самом месте у ребёнка были отпечатки зубов, пришлось йодом мазать, к тому же, дочь упорно расчёсывала это место…

Врач пожимала плечами, и видимо, про себя думала о чокнутой мамаше, свалившейся на ее голову из столицы.

Уставшая Люська уснула сном младенца, ее уложили в маленькой темной комнатке на оставшейся от прежней хозяйки старинной кровати с продавленной металлической сеткой и облезлыми никелированными боковинами, украшенными металлическими же накручивающимися шишечками.

Разгрузили пакеты, привезённые отцом из магазина, пообедали на кухне. После еды немного успокоились, и даже стали смеяться, вспоминая о том, какую подняли панику из—за укуса неизвестного животного.

А когда встали из—за стола, Ваня все—таки проверил подвальный люк. Крышка действительно была закрыта на замок, мама не обманула. Он подёргал замок и даже попрыгал на крышке.

Выходит, в подвал два входа? Этот лаз и дверь за печью?

Но зачем?

Получается, мама не знает о второй двери? А отец?

Ваня, решил сначала все проверить, а уж потом говорить родителям. Он заглянул за печку, но никакой двери не обнаружил. Несколько раз протёр глаза – ничего!

Он вернулся в сени, осмотрел крышку погреба из плотно пригнанных досок в полу, запертую предусмотрительной мамой на амбарный замок. Впрочем, ключ висел здесь же на стене, ржавый, кованый, с причудливыми бороздками.