– Сложность замысла и сила звучания.

– Да, конечно. Наш мальчик так думает. Но мы-то с тобой знаем, что это не так. В музыке важна эмоциональность и искренность.

– Просто Дим апеллирует к голове, когда играет.

– А твоя гитара разговаривает с душой, детка. И Вадима хочется слушать, а от твоей игры хочется плакать навзрыд. Понимаешь, в чем разница?

Андреа смущена. Ей приятно, но как-то неловко. Зоя говорит то же самое, хоть и ничего не понимает в музыке. Зоя встречалась какое-то время со студентом из Гнесинки, коротала вечера в компании музыкантов, но быстро потеряла интерес к их тусовке: познакомилась на какой-то презентации со своим шведом и откололась. Дим не понимает, почему Андреа продолжает с ней общаться. Зоя может рассуждать только о мужиках и шмотках. Андреа слушает истории про шведа и моду, про моду и шведа, про модного шведа и шведскую моду, а Зоя слушает ее гитару и восхищается. Говорит, что Андреа – гений. Только в их семье из двух человек общепризнанный гений – Дим, а она – просто талантливый музыкант. И пока гений ищет условия для выражения своей гениальности, талант тихо создает ему возможности для поисков.

Продюсер, точнее, художественный руководитель одного из достаточно известных столичных музыкальных коллективов, приходит не в ресторан, а на один из банкетов, где играет Андреа. Девушка получает приглашение на прослушивание. В группе освободилось место только для одного гитариста. И на прослушивание отправляется Дим. Его приглашают на работу – Андреа счастлива. Дим ездит на гастроли, Андреа – на вечеринки. Дим играет для серьезной публики, Андреа – для толстосумов. «Ждешь второй шанс?» – спрашивает ее худрук Дима при встрече. «Нет, – думает Андреа, – жду ребенка».

– Ну, как тебе комната? – теперь уже свекор допрашивает с пристрастием.

– О-о-очень понравилась, – выдыхает Андреа. – Она такая, такая… – Девушка вспоминает все длинное путешествие по дому и решается на признание: – В ней есть жизнь, понимаете?

Свекор грустно кивает, кончики усов словно обвисают, на шее проступают напряженные желваки.

– В ней есть любовь, – признается он в ответ.

Обратный путь они проделывают в полном молчании. Андреа не показалось: в доме родителей Дима нет чувств.

Из кухни доносится приглушенный голос свекрови:

– Она такая тоненькая, Вадинька, одни косточки. Кудрявые пружинки – все, что в ней есть. Совсем ребенок. Куда ей рожать? Как рожать?

Андреа краснеет и замирает у входа, свекор вталкивает ее в кухню и громко говорит, заставляя краснеть жену:

– Как все. Родишь маленького Пако, получишь дредноут с грифом из красного дерева, заметано? – подмигивает невестке.

– Заметано.

Через две недели о ребенке напоминала только начатая коробка витаминных драже.

Люди!

Вы когда-нибудь задумывались, почему письма из нашей обители переполнены воспоминаниями о прошлом и мечтами о будущем? И ни слова о настоящем? Вовсе не потому, что настоящее постыло и ужасно. Его просто нет. Вырезанный из жизни кусок: без времени, без событий, без новостей. Всеобъемлющая, кошмарная, ненавистная осень…

Андреа откладывает письмо. Она начала читать с интересом, даже успела проникнуться сочувствием, но теперь… Андреа любит осень. С приходом дождей и уныния в мире наступает гармония; природа наконец-то принимает женщину в свои объятия, обволакивает жухлой листвой, покачивает холодным ветром, баюкает постукиванием капель. Андреа перестает чувствовать отторжение окружающих. Кислые лица, ноющие суставы, надвигающийся грипп – осень. Нагие деревья, мокрые ноги, сломанные зонты – осень. Андреа довольна. Мир угрюмо плачет вместе с ней, и она перестает чувствовать одиночество.