Андреа привыкла наделять дом характером, атмосферой, жизнью. У них с Димом теперь тоже живая комната: со своей историей, со своей религией, со своим пафосом. В темных переходах здания, по которым она механически передвигается вслед за свекром, царит бездушность: ни картин на стенах, ни фотографий, ни бессмысленных безделушек. Никогда еще Андреа не приходилось бывать в таком бесчувственном, вымершем доме.

Они спускаются по винтовой лестнице в темную ночь подземелья, свекор отодвигает тяжелый засов, распахивает дверь – и Андреа попадает в рай.

Такого она не видела никогда. Ни в Испании, ни в музее Глинки в Москве, ни в частных коллекциях. Она вообще еще никогда и нигде не видела такого количества гитар, даже в музыкальных магазинах, в которых они с Димом частые гости. Все стены тридцатиметровой комнаты увешаны гитарами разных форм и размеров, гитары лежат и стоят на полу, на подставках и без, шестиструнные и семиструнные, классические, акустические, электрические, у некоторых отсутствует гриф, у других – не натянуты струны. Да, дело не в количестве инструментов, а в их многообразии. Когда Андреа вновь обретает способность говорить, она задает единственный пришедший на ум вопрос:

– Вы собираете гитары?

– Ну, в каком-то смысле собираю. Я их делаю.

– Как делаете?

– Руками, – смеется свекор, обрадованный произведенным эффектом, а Андреа ругает себя за глупость. Как будто она не знает, как делают гитары.

– Все-все сами?

– Все-все. Иди-ка сюда. Смотри, – свекор снимает со стены обычную на первый взгляд гитару, – попробуй.

Андреа охотно извлекает несколько звуков. Гитара как гитара. Ничего особенного. В глазах свекра хитрые искорки.

– А теперь слушай. – Он садится, кладет инструмент себе на колени, ловким движением достает откуда-то металлическую пластину с закругленным ребром и начинает играть на гитаре так, как обычно играют на гуслях. Музыка становится протяжной, звук – певучим, льется сентиментальная, немного грустная мелодия.

– Слайд-гитара? – со знанием дела спрашивает Андреа.

– Профи. – Звучит одобрительно, без издевки. – Это гавайский вариант. Видишь, струны высоко подняты над ладами?

– А батл нек у вас есть?

– Эй, детка, да ты и Вадиму фору дашь. Здесь все есть: и батл нек, и добро, и нэшнл, и педалл-стил. Вот эта – нэшнл, звук резкий, но быстро гаснет, хороша для исполнения блюза, а вон та, с испанским грифом – добро, у нее звук мягкий, кантилена яркая. Такие гитары любят фолк-музыканты.

– А это что? – Андреа зачарованно смотрит на диковинный инструмент, не решаясь дотронуться: гитара похожа на двуглавого орла, у нее два грифа, а внизу, будто лапки птицы, расходятся несколько педалей.

– О… Это вещь. Похожа на арфу, правда? Это педальная стилл-гитара. С помощью педалей и коленных рычагов можно менять натяжение отдельных струн прямо во время игры, переиначивая строй всего инструмента. Хочешь попробовать?

– Здесь десять струн.

– Да. Тебе повезло. Бывает еще двенадцать.

Так они ходят от инструмента к инструменту. Андреа пробует свои силы на каждом: от пятиструнного банджо до лап-стила. Сначала легонько дотрагивается до струн, боясь потревожить инструмент, оскорбить его неправильной нотой, неверным звуком, неточной тональностью, слабым аккордом. Чуть погодя начинает чувствовать ответное движение хранителей музыки, услышавших заветное «сим-сим» и впустивших в свои недра хозяина. Гитары следуют за настроением девушки, наполняют комнату радужным шквалом мелодий, выплескивают эмоции в застоявшийся воздух.

– Гитары – они как женщины. К каждой вроде нужен свой подход. А на деле – одно и то же. Только вашим ушкам подавай красивые слова, а инструменту нужны умелые руки. Под тебя гитара подстраивается, держит твой ритм, не выскальзывает, не убегает, позволяет вести, подсказывает, направляет. А с Вадимом многие из обитателей этой комнаты в контрах. Он всех обскакать хочет, навязать свой характер, принудить, заставить, победить. Вот спроси его, что главное в музыке…