— Каков мерзавец! — ещё с большем возмущением, чем у меня, восклицает Вязьмин и даже в стену кулаком бьёт.

Ну надо же, как скульптор за честь мою девичью переживает. Не ожидала. От удивления даже злость немного затихает.

— И не говорите, Богдан Алексеевич. Боюсь, ничего у нас с вами теперь не выйдет, — воодушевляюсь его реакцией и под эту дудочку пытаюсь аннулировать заказ. — Я даже не знаю теперь, как себя с ним вести, а уж разговаривать точно ни за что не буду.

— Так, не кипишуй, Рита, — отрезает Вязьмин строго, — его оплошностью можно воспользоваться, и я знаю как! Можешь идти домой сейчас. На сегодня всё, завтра продолжим.

Смотрю на Богдана Алексеевича, который уже полностью ушёл в себя и свои мысли, с недоверием. Он серьёзно?

— Шутите, да? Какой ещё план? Какое продолжение? — говорю без обиняков всё, что думаю. — Я к вашему Гессу не подойду больше! Мы с ним виделись три раза мельком, а на четвёртый он меня в лифте зажал. Боюсь представить, что он сделает на пятый! Давайте вы как-то без меня с ним разберётесь?

Глаза скульптора превращаются в щёлочки. Злые и хитрые щёлочки. Мне становится ясно: вырваться из капкана не получится.

— Не буду напоминать тебе про жалобу и разбитую статуэтку, дорогуша моя. — Ну точно! Опять шантаж! — А просто скажу, что договор есть договор. Всё. Иди домой. Мешаешь.

И вот прямо берет и уходит вглубь квартиры. А я ещё с минуту стою, открываю и закрываю рот, не в силах найти слова. Всё-таки в редкостной глубины задницу я попала.

В конце концов смиряюсь и иду переодеваться. Немного волнуюсь за встречу с начальством — вдруг начнут неудобные вопросы задавать?

Но нет. Мне никто ни слова не говорит и ни о чем не спрашивает. Я вообще никого в служебных коридорах не встречаю и покидаю «Созвездие», не проработав «натурщицей» и часа.

На улице немного успокаиваюсь — погода хорошая, лето близко. Иду по служебной дорожке к воротам и наслаждаюсь ароматами цветов. Здорово тут все-таки. Хоть мне отдых и не светит, но все равно где-то подсознательно это время года ассоциируется с каникулами и весёлыми деньками. Ничего-ничего, это не последнее моё лето. Если всё пойдёт по плану, к следующему я уже буду при хорошей работе, а вот к последующему и на шикарный отпуск заработаю. Поеду на море и позволю себе беззаботный отдых с развлекательными клубами, ночным купанием, а может, и курортным романом…

Нет, ну почему же Гесс всё-таки меня поцеловал?

В метро немноголюдно — час пик ещё не пришёл, и я даже занимаю свободное место. Мысли сами по себе возвращаются к происшествию в лифте, и всю дорогу я думаю о нём. Хоть в кабине было темно, картина из наших сплетенных тел так и встаёт у меня перед глазами. А может, Григорий понял, что я именно его поджидала на парковке, и подумал, что я хочу его соблазнить? Ну, Богдан Алексеевич, ну спасибо! Если так, то мне будет теперь жутко стыдно перед Гессом.

Хотя чего это стыдно? Он всё равно не имел права так поступать. Так дерзко и без спроса меня целовать не позволено никому. И покоя меня лишать он не имел права. Я ведь теперь весь вечер буду о нем думать и гадать: может, я ему просто нравлюсь? А ведь это настоящие глупости! Михаил же говорил, что Гесс на всех женщин ведётся и кидается.

Но он так смотрел на меня! Таким жадным взглядом, будто всю жизнь обо мне мечтал. Мне ведь даже на миг показалось там, в лифте, что он чем-то расстроен, и я ему очень нужна.

И кто та женщина, которой он звонил с моего телефона? Может, это она ему сердце разбила, и Зоя с девочками правы? Опять почему-то становится Гесса жалко. Да что ж такое?! Наверняка совершенно нет повода его жалеть.