− Весьма и весьма рад.

Он сверлил Эмбер взглядом светло-голубых глаз, и она даже кожей чувствовала, как этот человек пытается составить о ней мнение и никак не может с ним определиться. У него совершенно точно было отменное чутьё, потому что именно оно подсказывало ему, что с Эмбер что-то не так, есть в ней какая-то странность, но глаз уловить этой странности не мог.

Вот эрр Морис и пялился на фальшивого Эмерта совершенно беззастенчиво, да так внимательно, что Эмбер ничего не оставалось, как постараться углубиться в разбор багажа своего нового хозяина. И она приступила к этому делу с небывалым рвением, и через час всё уже было разложено и распаковано. Её аккуратность и быстрота произвели такое впечатление на сеньора де Агилара, что, увидев плоды её трудов, он даже присвистнул и снова похлопал Эмбер по плечу.

— Да ты талантище, мой друг! Просто талантище! Я бы возился с этим дня три. А то и неделю.

И лучше бы он совсем её не трогал, потому что это было второй причиной, по которой Эмбер хотелось как можно быстрее убраться из особняка.

Всё то время, пока она разбирала коробки, сеньор де Агилар стоял рядом, наблюдая, как бы новый помощник чего не разбил, и Эмбер казалось, она всем телом ощущает ту боль, которая терзает этого человека. Эта боль жгла и иссушала так мучительно, как если бы Эмбер сама стояла рядом с кузнечным горном, испытывая кожей нестерпимый жар. Не просто жар… Словно огненный гвоздь вонзался ей в голову.

Любой эмпат может ощущать другого человека, как себя, и чужую боль и страдания, как свои собственные. С одной стороны – это преимущество, и оно позволяет им с лёгкостью перевоплощаться в других людей, выдавать себя за них, повторяя их манеру поведения, жесты, речь и темперамент. Чувствовать их чувствами, испытывать их страсти. Но, в то же время, достоинства являются и недостатками. Всеми этими чувствами при копировании эмпаты проникаются столь сильно, что испытывать их начинают по-настоящему. И Эмбер никак не могла отгородиться от той боли, что терзала сеньора де Агилара. Как ни старалась, а не могла.

Обычно она умела отсоединяться от чужих переживаний. Этому её научил шаман Монгво. Ведь без такой практики эмпату очень трудно было бы жить в городе, где каждый день наполнен страданиями, смертями и болью каких-то людей. Особенно в Тиджуке, районе не самом богатом, где иной раз матери выбирают между куском хлеба для себя или своего ребёнка.

Представь, что твои крылья — это паутина, или нити, или ветви дерева. Сплети из них кокон, сквозь который ты не будешь видеть ничего. И тогда ты сможешь не чувствовать. Не каждому ты можешь помочь, пусть даже сочувствием. И не каждому нужно твоё сочувствие, даже если он страдает. Страдания – это урок, это испытание, которое боги посылают человеку, чтобы научить его чему-то. Вмешиваясь, ты можешь помешать человеку усвоить его урок. Помни об этом каждый раз, когда собираешься проявить сострадание. Помни и взвешивай, и не одаривай никого сочувствием и помощью просто так. Потому что твоё сочувствие – это колодец, и, если каждый зачерпнёт из него по ведру, что в нём останется? Пить можно давать только тем, кто и в самом деле умирает от жажды. Только тем, кто истинно нуждается…

Но сегодня мудрость старого шамана ей помочь не могла. Как она ни пыталась сплести кокон и отгородиться от той боли, что испытывал хозяин дома, у неё это никак не получалось. Она искоса поглядывала на сеньора де Агилара, пытаясь уловить источник боли, но не могла понять, что его терзает. Рассеянный усталый взгляд, глубокая складка между бровей, что с ним такое? И в итоге не удержалась, всё-таки погрузилась глубже и взглянула на его ауру…