Дымил дядя, как речной пароход, и весь кабинет уже пропитался этим едким запахом. Табак, который предпочитал дон Диего, был таким забористым и ароматным, что от дыма начинали слезиться глаза. И Виго почувствовал, как растёт в голове пульсирующая боль, но остановить дядю до того, как он выговорится, было невозможно.

− И тебе, сынок, стоило бы продолжить дело твоего отца, защитить семью и поставить всех на место, а не возиться со склянками. Мы сегодня в осаде, и каждый в этом городе желает разорвать нас на части, как стая койотов. Мой Джулиан делает всё, что может, а ты прохлаждаешься во Фружене, в этом оплоте ереси и бесчестья! Тьфу! – махнул он трубкой. − Твоё место здесь. Здесь! Ты должен защищать отца и сестёр, как настоящий ибериец. Семья в опасности!

Дядя говорил долго, смешав в одну большую кучу неприязнь к сеньоре Мелинде, заседания сената, закон о резервации, порицание Виго за то, что тот отдалился от семьи, ко всему приплёл ещё своего сына Джулиана, сделав его чуть ли не святым и единственным борцом с проклятыми эйфайрами. И прервался дядя в своей проповеди лишь тогда, когда захотел раскурить новую трубку. А Виго, воспользовавшись моментом, вышел на балкон, распахнув настежь двери, чтобы впустить хоть немного воздуха. В голове медленно и неотвратимо разрасталась боль, и он знал, что уже к ночи она станет невыносимой.

Проклятье! Стоило ему ступить на эту землю, и всё вернулось!

Он не помнил, чтобы во Фружене у него хоть раз болела голова. Разве что с похмелья. И, не виси над ним треклятый семейный долг, он уже сегодня сел бы на пароход, плывущий обратно на север, оставив всё семейные проблемы «святому Джулиану». Но…

… кое в чём дядя всё-таки был прав.

И пусть дон Диего упёртый фанатик и ржавый гвоздь, пусть он не сдержан на язык, слегка тугоух, и путает причину со следствием, но старый подагрик прав в одном: семья действительно была в опасности.

− И что же ты предлагаешь сделать? – спросил Виго, вернувшись в кабинет и застав дядю, сидящего в кресле, в новых клубах табачного дыма.

− Кхе-кхе, − тот прокашлялся и пристроил трубку на подставку, − известно, что, сынок! Ты должен занять место отца. В Ордене, в сенате. Да за этим чёртовым столом! – дон Диего ткнул тростью в большой стол красного дерева, за которым любил сидеть отец Виго. − Твой голос обеспечит нам перевес в голосовании. Из-за болезни Алехандро голосование отложили. Но эта отсрочка не будет вечной. А эти твари, ясно как божий день, рассчитывали на то, что без дона Алехандро вся инициатива по резервации лопнет, как перезревшая дыня, потому что нам не хватит голосов грандов, но… кхе-хе-хе… не тут-то было! В аккурат после фиесты, прям на следующий же день, мы и проведём голосование, когда никто от нас этого не ждёт. И отправим этих тварей прямиком в бездну! Отловим, как бешеных собак, всех кастрируем и упечём на остров. Но до этого ни-ни! Ты же умеешь держать язык за зубами? Никто не должен знать, что у нас достаточно голосов.

Занять место в Ордене? В сенате? Этого ещё не хватало! Он вообще-то не собирался заниматься политикой.

− Фиеста? – переспросил Виго, потерев переносицу. – Ты же не хочешь сказать, что мы будем праздновать в то время, как отец стоит одной ногой в могиле?

Ладно бы, сенат, но фиеста?! Вот это им сейчас точно не нужно!

− Что значит «не хочу сказать»? Не только хочу, а настаиваю! Ты обязан провести эту фиесту, как настоящий глава дома. Дон Алехандро, слава богу, ещё не испустил дух! А ты должен показать всем этим койотам, ждущим, когда падёт лев, что основы нашего дома незыблемы, а семья сильна, как никогда! – дядя снова поднял вверх узловатый палец и потряс им. − Ты должен всем сказать, что дону Алехандро лучше и это он настоял на проведении праздника. А ещё, что он сам поприветствует гостей. Ведь кроме этих проклятых тварей есть ещё тот, кто стоит за всем этим. И поверь мне, это совсем не чёртов крылан.