Один, кстати, очень пристально поглядывал на меня, видимо, желая познакомиться, но Марк напоминал сторожевого пса, которого оставалось лишь за ухом почесать. Сидел рядом и с места не желал двигаться. 

– Разумовский, – прошептала я сквозь зубы, – может, все-таки ты направишься к себе?

– Что, дорогая? – на мой взгляд, слишком громко произнес он. – Тебя тошнит, милая? Ну, врач же предупреждал, что лучше в этот период остаться дома, – выдал Разумовский, потрепав меня по макушке. 

 Я едва дар речи не потеряла, не понимая, что он несет! Какой врач, какая тошнота?! 

– Ложись, милая, я покараулю твой сон, – продолжал нести бред Марк, буквально насильно уложив меня, подоткнув одеяло. 

 Теперь я напоминала мумию и надеялась, что не сопрею под теплым одеялом в жару. 

– Первенца ждем, – подняв указательный палец вверх, гордо выдал он, обращаясь к парням. Те понимающе кивнули и сосредоточились на игре в карты, на меня больше не поглядывали, видимо, «беременные» были не в их вкусе. 

 А я таращилась на лампочку, что светила тусклым светом и пыталась медитировать, представляя, как отыграюсь на Разумовском завтра!
 

12. 11

 Как уснула – не помню. Только снилось мне море – большое, синее и очень шумное. Таким, шумным, было и мое утро, которое я встретила в поезде. 

 Люди сновали туда-сюда, кто-то ждал своей очереди в туалет, кто-то перемещался между вагонами. Я уж молчу про запах... Божечки! Ладно, туалет, но вот ароматы людей, не соблюдающих банальные правила гигиены. Хорошо, что демблеля успели ночью выйти на одной из станций. 

– Доброе утро, малышка, – громко, как барабанное соло, раздался голос Разумовского. 

– Ага, – выдала я, усаживаясь на своем спальном месте, на котором на самом краешке, уже сидел Марк. Выглядел он, кстати, ничего. Бодрым и как будто отдохнувшим. 

– Чай будешь? – поинтересовался мой фиктивный парень. Я лишь кивнула и покосилась в окно: поля, поля, поля... бескрайние. А совсем скоро будут любимые горы. Это гипнотизировало, я так и просидела, уставившись в окно, пока не вернулся Марк с двумя стаканами чая. 

 Очередь испарилась и я, прежде чем испить чайку, решила посетить туалет. Провела там времени по минимуму и вскоре вернулась на свое место. 

– Может, ты мне, что расскажешь про родню? – делая глоток, поинтересовался Разумовский. – Я ж как твой парень должен про них что-то знать. 

 Мне оставалось лишь глубоко вздохнуть. Честно, я и сама думала об этом, но специально откладывала разговор до последнего. Потому что побаивалась, вдруг Марк, узнав о моей семье, тут же даст деру. 

– Мою маму зовут Любовь, – начала я, – она младшая из трёх сестёр. Людка, то есть Людмила, дочка старшей маминой сестры – тёти Веры... 

– Дай угадаю – среднюю сестру зовут Надежда? – фыркнул догадливый Марк. Я кивнула. – Н-да, а бабушка не Софья? 

– Нет, – качнула я головой, глотнула чая и начала рассказывать: – Бабушку я всегда побаивалась. Женщина она властная и строгая, под стать своему имени – Властелина. Всю жизнь она посвятила школе, сначала как учитель русского языка, а потом как директор. Сейчас бабушка на пенсии и выращивает цветы. А еще сводит с ума деда... да и всех остальных членов семьи тоже. Есть у бабули страсть и пунктик по жизни – все русское. Она патриот до мозга костей. 

– Ух ты, – хохотнул Разумовский. – Твое имя тоже было выбрано исходя из бабушкиного пунктика? 

– Именно. Как и имена других моих двоюродных сестёр, дочерей тёти Нади: Светлана и Снежана. Чисто русские. 

Разумовский часто захлопал ресницами, а потом удивленно выдал: