С каждым днем становилось все хуже и хуже. Когда Тони сравнил Свету с наркотиком, это была шутка, но то, что он испытывал, действительно ничем не отличалось от ломки. Он думал о ней постоянно, вспоминал все те дни, которые они провели вместе, по ночам не мог уснуть от изматывающего тяжелого желания.

Если б можно было просто взять билет и полететь в Петербург… Он даже выяснил, что срочную визу оформляют всего за три дня, и узнал, какие потребуются документы. Собрался ехать в Лондон, но… так и не поехал. Какой в этом смысл, если она не захочет его видеть?

Еще через две недели в компанию к отчаянию пришла злость. На Свету, на себя, на весь свет. Тони пригласил Эшли поехать с ним в Стэмфорд и привел ее в «Тоби Норрис». Они сидели за тем же самым столом, ели рыбу с картошкой и пили светлый эль.

Он чувствовал себя русалочкой, которая отказалась от хвоста ради любви и словно шла по лезвию ножа. Все вокруг было этим самым лезвием, и он старался вогнать его как можно глубже. А потом привез Эшли к себе и без лишних слов уложил в постель. В этом не было ни капли чувства, ни капли нежности. Только тоска и злость.

Он думал, что Эшли это отпугнет, но она, похоже, осталась довольна. И прилипла к нему еще сильнее. И тогда он сдался, потому что понял: теперь ему все равно. Если не Света – какая разница, кто будет рядом. Лишь бы кто-то был, чтобы хоть немного заполнить эту чудовищную, зияющую пустоту. Эгоистично, возможно, даже подло, но… ему было все равно.

Эшли висела на нем прилюдно, спасибо хоть не при Питере и Люси, - ему было все равно. Прислуга смотрела на него с брезгливым недоумением – ему было все равно.

Она фактически сама сделала предложение. Вроде бы в шутку: а что, если нам пожениться? Как хочешь, равнодушно ответил Тони. Только никакой церкви, никакой свадьбы. Просто зарегистрируемся в деревне. Эшли вытаращила глаза и хотела было возразить, но решила, что лучше не рисковать. Похоже, она сама не ожидала его согласия.

Наверно, единственным человеком в Скайхилле, который не демонстрировал ему своего неодобрения, был Питер. Не потому, что одобрял. Просто не демонстрировал. Хотя, когда узнал о предстоящей женитьбе, не выдержал.

- Что ты в ней нашел? – спросил он, забыв о дипломатии. – Она же… жуткая.

- По крайней мере, она хочет за меня замуж, - отрезал Тони, и Питер, нахмурившись, замолчал.

Неделя шла за неделей, оцепенение и апатия затягивали все сильнее. А потом была поездка в Рэтби. Разговор с Питером и все остальное. И теперь он напоминал себе устаревший компьютер, который пытается совершить сразу несколько операций. Пытается одновременно решить несколько проблем, ни одна из которых не имеет решения - и безнадежно виснет.

Сгоревший в пепельнице стикер – ерунда. Номер-то в памяти телефона остался. Вот только звонить по нему – какой смысл? Все, что Света видела и слышала… Теперь уже не оправдаешься, не отмоешься. Она приняла решение. Но, по крайней мере, все стало понятным. И винить ее уже не в чем. Только себя…

Эшли? А какой в этом смысл? Срывать на ней злость? Он и так это делал. А потом еще больше ненавидел себя и презирал. И так по кругу.

Но было и другое. Мальчик, который разговаривал с призраком своей умершей матери и прожил часть ее жизни.

Два месяца Тони почти не вспоминал о кольце, о той мрачной тайне, которая была с ним связана. Но она сама напомнила о себе. И не думать уже не получалось. Слишком уж тесно с ней сплелись их со Светой жизни. А еще – жизнь их ребенка, о котором он тоже не мог не думать.