– Объект с… по… находился в сарае.

С… по… ходил в сельский магазин за продуктами.

С… по… был в доме.

С… по… возился на огородных грядках…

– В три часа ночи?

– С трех до трех двадцати трех.

– Что он делал?

– Высыпал что‑то из мешков.

– Что?

– Наверное, удобрения.

– В три часа ночи?!

– Может, у него днем времени не хватило?

– А вчера? Сыпал?

– Вчера мы не видели. Мы осуществляем выборочное наблюдение.

– Вот что, проберитесь на огород и посмотрите, что он там сыплет. Какие такие удобрения? Ясно?

– Так точно!

И ночью, облаченный в маскхалат, с ножницами, предназначенными для резки колючей проволоки, на боку, с замазанной темной краской физиономией, с полумаской прибора ночного видения, надвинутой на глаза, диверсант полз на чужой огород. Через лопухи и разбросанные по земле коровьи лепешки. Как через минное, которое не обойти, поле.

Ну не идиотизм ли? Чуть не в полном боевом – по деревне! Вот позора‑то будет, наткнись местные парубки, возвращающиеся с ночной гулянки, на ползающего по околице разведчика. Вот разговоров! О чем только начальство думает, отправляя на такие смешные задания?..

– Ну, что?

– Земля.

– Какая земля?

– Обыкновенная земля С примесью песка.

– Зачем сыпать на грядки землю с песком? Навоз – понятно. Но песок?.. Значит, так Установите постоянное наблюдение. И отдайте на анализ образцы земли. Пусть эксперты посмотрят, что это за песок такой.

– Но…

– Что «но»?

– Это дело…

– Проведите «это дело» как учебное задание. Как тренировку личного состава по отработке слежки за условным противником. Ясно?

Местный руководитель ГРУ не собирался из‑за таких пустяков, как отсутствие проводящихся оперативных мероприятий в утвержденных планах и сметах, ссориться со столичным начальством, попросившим его о дружеской услуге. Дружба в армии, особенно с вышестоящим командованием, – дело святое. Ради такой дружбы – личный состав хоть в огонь, хоть в воду.

Полковник‑отставник Зубанов начал пить горькую. Терять ему было нечего. Будущая жизнь не сулила никаких радостей. Кроме сиюминутных, которые можно приобрести в любом ближайшем киоске. Полковник был бит по всем направлениям.

Карьера оборвалась в самом зените.

Друзей, способных скрасить безрадостное пенсионное существование, не осталось. Потому что их вне работы никогда не было. А те, которые были приобретены в период службы в Комитете, вдруг, разом, исчезли. Подобные ему отставники‑неудачники разбрелись по стране в поисках бытового благополучия или настолько погрузились в свои проблемы, что не желали никого видеть. Оставшиеся на службе стали избегать опального и тем потенциально опасного пенсионера.

Семья, привыкшая видеть своего мужа и отца только по выходным дням и то ближе к ночи, смирившаяся с этим и приспособившаяся к подобному образу жизни, теперь не могла принять новый стиль – каждодневное с утра до вечера торчание заслуженного пенсионера в квартире и его постоянные неуклюжие попытки вникнуть в налаженный годами быт семьи. Среди близких людей полковник стал чужаком. Он все делал не как надо – хоть посуду мыл, хоть внуков воспитывал. Над ним подтрунивали, его одергивали, с ним смирялись, как с неизбежным бытовым злом. Полковник все это замечал, что мало способствовало его душевному комфорту.

Относительно благополучно было только с деньгами. Полковничьей пенсии вполне хватало на жизнь. Даже если каждый такой день покупать по бутылочке. Что полковник и начал делать.

Алкоголь давал временное успокоение. Алкоголь заменял работу, друзей и семью.

Собутыльники, подхваченные возле ближайшего коммерческого киоска, в отличие от домашних полковника‑отставника понимали. И принимали таким, каков он есть.