Эти бабы всегда зубоскалки и ругательницы, работящие, хозяйственные, держат семью в строгости и бьют мужей. Эти бабы могут выпить и любят выпить, но выпьют вовремя и с толком – не зря…

Тамара закурила и опять двинулась вперед.

Улица была пустынна.

– Черт знает, как эти французы любят ложиться с курами. Еще без четверти час, а они десятый сон видят, – ворчливо заговорила Тамара. – Я нарочно живу около place Piguale, там у нас хоть какая-нибудь ночная жизнь! А в этих добродетельных кварталах со скуки сдохнешь! Вы здешний житель?

– Стал здешним.

– По своей воле?

– По своей, – улыбнулся Ремин.

– Удивляюсь! Я бы по своей воле ни за что из России не уехала. Если бы завтра вся моя родня там перемерла… Впрочем, нет, есть и еще причина… Знаете, Ремин, в России женщины глупы еще…

– Чем же?

– Все еще на вас, мужчин, как на хозяев смотрят.

– А здесь?

– Здесь? – Она вдруг свистнула и рассмеялась.

Они прошли молча довольно большое расстояние.

– А славная бабенка эта Дорочка! Небось сердце-то потеряли, земляк?

– Потерял, Тамара Ивановна, – весело сказал Ремин.

– Ну еще бы! Только глупа она, сердечная, и добродетельна, как святая!

– Ну и слава богу.

– То есть как это слава богу? – словно обиделась Тамара. – Добродетель – это тупость в своем роде.

– Может быть! Но добродетельным людям живется спокойнее, очень уж хлопотно порочным быть, – шутливо заметил Ремин.

– И вы, кажется, добродетель проповедуете по примеру ученого Леньки? – ворчливо спросила она.

– Это вы про кого? – удивился Ремин.

– Про кого… Конечно, про «нашу знаменитость» – про Леньку Чагина. Тоже ведь добродетель проповедует! Подумаешь! Вы его когда-нибудь послушайте… Раз разговор зашел… Спорили, высказывались – правда, было много выпито… Он сидит, щурится и молчит… потом встал и прощается… Мы к нему… Ваше мнение, мол… А он усмехнулся и изрек: «Все, что вы говорили здесь, для меня китайская грамота, вопросы пола для меня совершенно неинтересны». И врет! Наверное врет! Глаза у него развратные. Совершенно неприличные глаза. Теперь, когда люди стали откровеннее, перестали лицемерить и прятать то, что прежде считалось пороками, – он о добродетели заговорил, чтобы вот наперекор, вот чтобы не так, как все, вот чтобы…

Она не договорила и энергично швырнула окурок.

– Знаю я этих добродетельных людей! Под их личинами такие маркизы де Сады прячутся, что ай-люли! Ну похож Ленька Чагин на добродетельного человека? Ну?

Она даже приостановилась.

– Я очень мало знаю Леонида Денисовича.

– Ну вот, видите, я права! – И Тамара опять зашагала вперед.

– Позвольте, в чем же вы правы? Я сказал только, что мало знаю Чагина.

– Э, когда человек добродетелен, это можно сказать с первого взгляда, а когда нельзя сказать сразу, то уж… Вот Дорочка – сразу видно, что божья коровка. Я не спорю, что она кокетка и пофлиртовать любит, но если найдется мужчина ей по сердцу, так тут она всю себя и отдаст, и такая хозяйка и мамаша получится, что лучше не надо. Парфетка! Если бы Степан Лазовский не был таким дураком… Вот еще олух! Знаете вы его?

– Нет, я познакомился с Дарьей Денисовной недавно, здесь.

Они снова шли некоторое время молча.

Дойдя до дома, где жил Ремин, Тамара остановилась и закурила новую папиросу.

– Ну, до свиданья, – сказала она, тряхнув руку своего спутника. – Коли будете в наших краях, зайдите. До двенадцати всегда дома, а вечером в café Haneton. Прощайте, земляк!

И она скорым шагом пошла от него, попыхивая папиросой.

Ремин посмотрел ей в след и улыбнулся.

«Да, таким шагом в час верст семь уйти можно», – подумал он и засмеялся.