Мертвый плод, с последующими исходами в виде выкидыша или даже там внутриутробной мумификации. Если позже – можно было попытаться спасти мать, пока внутриутробник не осознал еще, что вокруг него – живое мясо и не отрастил себе зубов, сделать операцию кесарева сечения, со всеми необходимыми мерами предосторожности. Вроде где-то так и делали, был случай… Если же затянули, пропустили, из глухой деревни баба и на пятидесятой где-то неделе затянувшейся беременности – мертвый ребенок решал подзакусить: он всегда начинал с плаценты и того места, где она к матке крепится. Мать, естественно, погибала, зомбачилась, но в любом случае зомби-плод терял неразрывную связь с телом матери. Рано или поздно под действием силы тяжести происходили, так сказать, «роды». Я один раз всего такое видел, еще до нашей встречи, – мерзкое, скажу тебе, зрелище… А такого вот, – он развел руками, – просто не знаю и не слышал о таком. Вот, смотри. – Он показал пальцем на тело морфини. – У нее были близнецы, которые составляли с ней единый организм. Мало того – развивались вместе с ней. Она перестроила свой организм, чтобы они могли вылезать из нее, типа как из сумки кенгуру. Петли пуповины одного из них – вот этого, правого – она использовала как ловчую веревку, она у нее, судя по всему, метров с пять была длиной. Могла петлей захватить, а могла и детеныша выпустить…

– Так вот как она смогла одновременно и переднего, и заднего из Самопаловой команды взять, – задумчиво протянул Крысолов.

Старый кивнул:

– Наверняка, если хорошенько расспросить уцелевшего, окажется, что взяли их в каком-нибудь узком проходе, а рядом дверь была или окно. Она одновременно – может, со вторым близнецом, у которого пуповина была короче, – схавала передних, а заднего скрала петлей пуповины. Может, детеныш ей как-то помогал и координировал действия, может, она даже заранее выпускала его – типа как силок. Самопаловы ребята могли пройти мимо и не сообразить, что это за веревка рядом с ними на полу коридора валяется… Опять же можно только догадываться, но, похоже, все трое составляли единый организм, мыслили разом, отчего и умная такая была.

– Одна голова хорошо, а две лучше?

– А у нее целых три мозга было, прямо Змей Горыныч. И, командир, скажу тебе – нам очень повезло, что Артем своей очередью в подземелье один из этих мозгов, хоть и второстепенных, вышиб, и она сразу поглупела – ненамного, правда, но достаточно для того, чтобы нас к себе подпустить, а тебе – всадить ей пулю в основной мозг. И все равно – она еще и после этого жила! Эх, блин, в «Пламя» бы ее, или в Кронштадт – за такое чудо можно было бы немало попросить.

– Остается вопрос: отчего это с ней случилось? С ней, и больше никто о таком не слышал?

– Может, из-за близнецов? – неуверенно предположил Артем.

– Да нет, – отмахнулся Старый. – Близнецы – вещь не такая уж и редкая, один случай на десять тысяч беременностей вроде. Среди тех десятков тысяч беременных, что погибли в Катастрофу, было полно таких, я уверен… А такого чуда-юда никто не встречал.

– Погоди, а что у нее там на шее болталось? – заинтересованно спросил Крысолов.

– А точно, – вспомнил Старый. – Сумка, что ли? Давай глянем.

– Давай… Только погоди. – Крысолов предостерегающе поднял руку и всадил несколько очередей в бока морфа, стремясь попасть в голову свисающего из правого бокового кармана плода – с крошечными ручками, но страшными зубами-иглами, – окончательно разнес в клочья простреленную башку самой морфини, сменил магазин и высадил его, не жалея, в живот морфа.