– Вопрос времени по-прежнему остается. Миска из-под глазури не настолько важная улика, чтобы полностью исключить его из числа подозреваемых. Но кто знает? Возможно, был сильный порыв ветра и снег с крыши за две минуты засыпал тело Лакорта.

– Такое тоже может быть, – согласился шериф.

– Эта история про баптистов… насколько там все серьезно? – спросил Лукас.

– Серьезнее, чем он считает, – ответил Карр, – Что ты знаешь про пятидесятников?

– Ничего.

– Они верят в непосредственное общение с Господом. Католическая церковь учит, что только она является надежным толкователем Божественного слова, и не признает идею прямого контакта. Слишком много дурного произошло из-за этого раньше. Но некоторые католики – и их число постоянно растет – считают, что человек может иметь такой опыт.

– Хм.

Лукас не очень понял, о чем, собственно, речь.

– Баптисты полагаются на непосредственное общение с Богом. Кое-кто из местных католиков-пятидесятников – Клаудиа принадлежала к их числу – твердит о необходимости объединения с баптистами, чтобы вместе поклоняться Святому Духу.

– Такое впечатление, что это серьезная проблема, – откликнулся Лукас.

Почувствовав, что холод начинает пробираться под парку, он пошевелил плечами.

– Никто не станет убивать из-за этого, если только в их ряды не затесался какой-нибудь маньяк, о котором я не знаю, – сказал шериф, – Фил переживал из-за того, что Клаудиа общалась с баптистами, но они были друзьями.

– А Фрэнк дружил с Бергеном?

– Фрэнк был чиппева, – ответил Карр, потопал ногами и посмотрел в ту сторону, откуда раздавалось жужжание пилы, – Он считал христианство забавным. Впрочем, у них с Филом были вполне приличные отношения.

– Ясно.

– И что ты собираешься сейчас делать? – спросил Карр.

– Сниму номер в мотеле. Я прихватил с собой одежду на пару дней. Завтра утром составим план действий. Ты выберешь людей, а я им все объясню. Нам потребуется четыре или пять человек. Необходимо поговорить с друзьями Лакортов, с ребятами в школе, кое с кем в резервации. И я хотел бы пообщаться с теми парнями с пожарной станции.

– Понятно. Тогда увидимся утром, – Карр направился к своему автомобилю, бормоча себе под нос: – Господи, какой бардак.

– Слушай, шериф…

Карр обернулся.

– Что?

– Пятидесятники. Я не хочу выглядеть невежливым, но вообще-то… Это какие-то сектанты?

Немного помедлив, Карр кивнул.

– Нуда.

– А откуда ты так много знаешь о них?

– Я принадлежу к их числу.

Утро выдалось пронзительно-холодным. Тучи расступились, и косые ослепительные лучи солнца пробились сквозь сосны, окружающие мотель. Все тело Лукаса затекло после ночи, проведенной на короткой кровати со слишком большой подушкой. Он застегнул молнию на парке, натянул перчатки и вышел на улицу. В лицо, еще теплое и гладкое после бритья, словно пощечина, ударила волна ледяного воздуха.

Старая часть Гранта стояла на холме на противоположной стороне шоссе – маленькие серые домики с бельевыми веревками, засыпанными снегом, на задних дворах. Дрожащие столбики серого древесного дыма поднимались к небу из двухсот жестяных труб, и пронзительный запах горящего дуба разгуливал по городу, точно грязный бродяга.

Лукас рос в Миннеаполисе и учился рыбачить на городских берегах Миссисипи, в тени заводских труб, линий электропередач и мостов с шестиполосным движением. Жизненное пространство на грязных отмелях реки принадлежало канистрам из-под бензина, старым покрышкам и дохлым карпам. Когда, повзрослев, Лукас стал зарабатывать приличные деньги, он купил домик на берегу тихого озера в округе Нортвудс, штат Висконсин, и только тогда узнал, что такое жизнь в маленьких городках.