Бабушка Ллойда, Кара Уильямс, накормила их говяжьим рагу с домашним хлебом, а теперь они пили чай и курили. Как всегда, когда Билли был дома, заходили друзья и соседи, и сейчас с полдюжины человек стояли, прислонившись к стенам, курили трубки и самокрутки, наполняя маленькую кухоньку запахом мужчин и табака.

Билли был невысок и широкоплеч, как многие шахтеры, но в отличие от них – хорошо одет: в темно-синий костюм и чистую белую рубашку с красным галстуком. Ллойд заметил, что все они часто звали его по имени, словно чтобы подчеркнуть, что он – один из них, наделенный властью благодаря их голосам. Обращаясь к Ллойду, они частенько говорили «мальчик мой», давая понять, что студент университета – не такая уж важная птица. Но к дедушке они обращались «мистер Уильямс», вот к нему они испытывали настоящее почтение.

Через открытую заднюю дверь Ллойд видел гору шлака из шахты, вечно растущую и уже добравшуюся до дороги за домом.

Во время летних каникул Ллойд работал на низкооплачиваемой должности организатора в лагере для безработных шахтеров. Они планировали восстановить шахтерскую библиотеку. Ллойд обнаружил, что физическая работа – надо было шкурить, красить, сколачивать книжные полки – после чтения Шиллера на немецком и Мольера на французском – оказывает на него благотворное действие. Пикировки, которые устраивали шахтеры, доставляли ему удовольствие: от матери он унаследовал валлийское чувство юмора.

Все это было здорово, только вот к борьбе с фашизмом это не имело никакого отношения. Каждый раз он морщился, вспоминая, как они сидели, затаившись, в баптистской церкви, пока Малыш Фицгерберт с другими хулиганами распевали на улице и бросали в окна камни. Он жалел, что не вышел и не дал никому по шее. Это было бы глупо, но сейчас ему было бы легче. Он думал об этом каждый вечер, засыпая.

И еще он думал о Дейзи Пешковой в розовом шелковом платье с пышными рукавами.

На Майской неделе он еще раз встретился с Дейзи. Он был на концерте в церкви Королевского колледжа, потому что знакомый, живущий в соседней комнате в Эммануэле, играл там на виолончели. И среди слушателей была Дейзи, вместе с Вестхэмптонами. На ней была соломенная шляпка с загнутыми вверх полями, что делало ее похожей на озорную школьницу. После он ее разыскал и стал расспрашивать об Америке, в которой он никогда не бывал. Ему хотелось узнать о планах администрации Рузвельта относительно Великобритании, но все, о чем могла говорить Дейзи, – это о пикниках с теннисом, о матчах поло и яхт-клубах. Несмотря на это, она еще больше очаровала его. Ему нравилась ее веселая болтовня, тем более что в ней то и дело неожиданно проскакивали всплески язвительного остроумия. Когда он сказал: «Я не хочу оставлять ваших друзей надолго без вашего общества, мне лишь хотелось спросить о Новом курсе», она ответила: «Надо же, как вы умеете сказать девушке приятное!» Однако потом, прощаясь, она сказала: «Позвоните мне, когда будете в Лондоне, Мэйфэр, два-четыре-три-четыре».

Сегодня во второй половине дня он зашел к дедушке с бабушкой перекусить по дороге на станцию. У него было несколько дней, свободных от работы в лагере, и он собрался ненадолго съездить в Лондон. У него была смутная надежда случайно встретить там Дейзи, как будто Лондон был маленький городок вроде Эйбрауэна.

В лагере он отвечал за политическое образование и рассказал дедушке, что организовал серию лекций левых преподавателей из Кембриджа.

– Я им сказал, что это – прекрасная возможность оставить на время их «башню из слоновой кости» и пообщаться с рабочим классом, и им трудно было отказаться.