Оттого, наверное, и влюбилась на первом курсе, да так, что голову от любви потеряла. Даже до загса с потерянной головой добежать успела. И привела молодого мужа в дом…

Ох, лучше не вспоминать, как они вместе жили. Поначалу еще туда-сюда, а потом юный зять раздражаться начал. Чем-то он ей мужа Колю Трофимова напоминал, может, похожим посылом гневливого раздражения… И книжки его тоже раздражали. И тоже в разговоре двух слов связать не мог, но чтобы «поесть» и чтобы «порядок был» так же исправно требовал. Да и было у них, в принципе, и «поесть», и порядок был относительный. Ну да, не стерильно, конечно. Тем более к тому времени домашняя библиотека значительная собралась. А это, хочешь не хочешь, но пыль… Особенно на верхних полках.

Она, как умела, старалась угодить зятю, чтобы не злился. Когда он ужинать садился, тоже на кухне пристраивалась, пыталась ему стихи читать. Хорошие стихи, Ахматову, Цветаеву, Веронику Тушнову. Самые лучшие стихи! А у него было такое лицо… Будто зубы болели.

А однажды к ним в гости его мама приехала. И она услышала случайно, как та шипит на сына:

– Что, лучше не мог найти, да? Глянь, какая нищета хренова… Книг много, а диван старый, продавленный. Еще и с этой дурной перепелкой в придачу. Такую тещу искать будешь – с поиском не найдешь! Эх, и угораздило же тебя, сынок.

Она Варе ничего про это не рассказала, конечно. Да и незачем было – все равно любовь по швам затрещала, разругались молодые в пух и прах, зять собрал вещи, ушел. Варя на развод заявление подала. Это уж потом, когда их развели, решила спросить:

– Варь… А почему его мама меня дурной перепелкой назвала? Что она имела в виду?

– Да не обращай внимания, мам. Дурак он. И мама у него такая же. Просто я ошиблась. Ничего, мам, бывает, приму в качестве опыта. Зато я одно обстоятельство хорошо усвоила – пора мне на жизнь по-другому смотреть. Иначе пропаду ни за грош. Вот так-то, мам.

И в самом деле, она взялась за себя, другой стала. Хотя… Кто его знает, хорошо это, плохо ли… Будто сама себя в осьмушку свернула и вглубь самой же себя засунула. Снаружи – деловая и прагматичная, а внутри – осьмушка. И что в этой осьмушке – ей одной только и ведомо…

О, ключи в замке зашуршали, дверь тихо открылась. Ну да, света в окнах не видно, Варюша думает, она спит… А салатик так и не приготовила!

Откинула плед, вышла в прихожую.

– Добрый вечер, доченька.

Варя вздрогнула, потом выдохнула тихо:

– Чего ты меня пугаешь, мам. Я думала, ты давно спишь.

– Нет, я не сплю. Сидела в кресле, читала, потом в торшере лампочка перегорела.

– Понятно. И ты предпочла сидеть в темноте. А ввернуть в торшер новую лампочку уже не судьба, да? Или верхний свет включить?

– А разве у нас есть запасные лампочки?

– Конечно, есть, мам. Я покупала.

– Какая же я все-таки безалаберная, Варюш!.. Ты на меня сердишься, да?

– Нет, с чего бы? Когда я на тебя сердилась?

– Ну да… Никогда не сердишься. Ты голодная, наверное?

– Нет, я в кафе была.

– Это с тем самым молодым человеком, да? Забыла, как его зовут.

– Его зовут Гоша, мам.

– Гоша, Гоша… А полное имя, значит, Георгий? Что ж, хорошее имя. А у тебя с ним что-то серьезное намечается, да?

– Да, у нас намечается что-то очень серьезное, если можно так выразиться. Более чем. Я замуж за него выхожу, мам.

– Что?! Замуж? Опять? Но как же так, Варя… Опять на те же грабли…

– Да почему сразу на грабли? Зачем ты так? Или ты считаешь, мне вообще, в принципе замуж ни за кого выходить не надо? Всю жизнь одной жить?

– Ну почему же – одной… А как же я, Варенька? Впрочем, прости, прости. Я все не то сейчас говорю, я просто растерялась, ты меня своей новостью огорошила… Да, это большой эгоизм с моей стороны, я понимаю. Что ж… А он здесь будет жить, с нами?