– Мерзкое существо – женщина, – говорил Брессак, ногой переворачивая бесчувственную Жюстину на спину, – Мерзкое животное, не правда ли, Жасмин? – Он смачно сплюнул на землю и продолжал: – Скажи-ка, мой любимый, тебе что-нибудь нравится в этом животном?

– Ничего, даже задница, – отвечал лакей.

– Вот то, что дурням представляется божеством, то, что так обожают эти идиоты… Взгляни на этот живот с дыркой внизу, на эту мерзкую вагину… Вот он, этот нелепый храм, мастерская человеческих поколений. Нет, ни капельки жалости, Жасмин! Давай привяжем эту мошенницу.

На бедную девочку накинули путы, сплетенные из галстуков и носовых платков ее мучителей. Привязанная за руки и за ноги сразу к четырем стволам, она испытывала страшные мучения: холодный пот покрывал ее чело, голова свесилась на грудь, тело сотрясали судороги. Ей казалось, что она вот-вот испустит дух. И чем больше она страдала, тем в большее возбуждение приходили устроители это спектакля: со сладострастным удовольствием они наблюдали эти муки.

– Ну, теперь хватит, – сказал Брессак, – я полностью удовлетворен на этот раз.

– Жюстина, – продолжал он, развязав ее и приказав ей одеться, – не болтайте об этом происшествии и ступайте с нами. Если вы останетесь со мной, вам не придется раскаиваться. Моей матери требуется камеристка, я приведу вас к ней; судя по вашим рассказам, я вполне могу за вас поручиться. Но если вы злоупотребите моей добротой, если вы обманете мое доверие или откажетесь следовать моим указаниям, взгляните на эти деревья, присмотритесь к земле под их ветвями – именно здесь вы будете похоронены. И помните, что от нашего поместья до этого мрачного места всего лишь одно лье. Так что доставить вас сюда будет чрезвычайно легко.

Самый пустой призрак благополучия подобен для несчастного утренней росе, появившейся на увядших накануне цветах, – под лучами солнца она переливается алмазами, и цветы кажутся живыми. Жюстина в слезах кинулась в ноги тому, кто показался ей ее будущим верным покровителем. Она клялась быть послушной и исполнительной. Варвар Брессак, столь же бесчувственный к радости Жюстины, как и к ее наивной печали, лишь сухо бросил ей: «Посмотрим…»

Они отправились в путь. Молодые люди шли впереди, о чем-то вполголоса переговариваясь, Жюстина следовала за ними молча. Через час с четвертью они подошли к замку госпожи де Брессак, роскошь и великолепие которого сказали Жюстине, что, какое бы место она там ни занимала, все у нее будет прекрасно и жить она будет в довольстве. Только бы чья-нибудь злая воля не разрушила это благополучие.

Через полчаса после их прихода в замок Брессак позвал Жюстину к своей матушке.

Госпожа де Брессак была женщиной лет сорока пяти, еще красивой, благородного вида, но чрезвычайно строгих взглядов на нравственность. Гордясь тем, что не совершила в своей жизни ни одного ложного шага, она не прощала слабостей другим. Вследствие этого сын не питал к ней нежных чувств, и она, если можно так сказать, вырвала его из своего сердца. Брессак, как мы уже узнали, был грешен во многом. Но где проще всего можно добыть индульгенцию, как не в материнском сердце? Муж госпожи де Брессак, отец молодого человека, оставил ее вдовой два года назад, присоединив к ста тысячам экю ее ежегодной ренты свое состояние, составлявшее сумму гораздо большую, так что юный злодей наследник должен был бы иметь почти миллионный ежегодный доход. Но вопреки его большим ожиданиям госпожа де Брессак установила сыну мизерный пансион: могло ли хватить двадцати тысяч франков на оплату его развлечений? Этот вид сладострастия обходится дорого. Разумеется, мужчины стоят дешевле женщин, но вожделение к ним у людей такого рода возникает гораздо чаще: ведь стремишься быть не только любовником, но и любовницей.