Вдруг бабушка решала, что мы должны по утрам слушать гимн Советского Союза, стоя, с торжественными лицами. Как это сочеталось с тем, что она была дочкой священника, которого когда-то расстреляли коммунисты, я не знаю. Да и вряд ли тогда нас с Васенькой занимали эти психологические изыски и исторические подробности. Мы слушали гимн и старались не захихикать, чтобы бабушка не устроила нам словесную пытку.

Иногда вдруг случались и хорошие неожиданности. Так как вставал я рано, часов в пять утра, бабушка начала с вечера оставлять мне деньги и молочный бидон. И я утром бежал к бочке на колесах, в которой привозили молоко. Раннее свежее утро в Крыму. Деревья шелковицы, кусты с густой изумрудной листвой и мягкое утреннее солнце повсюду. Догадывался ли я раньше, каким желанным бывает одиночество, какими необходимыми могут стать полчаса тишины и рассвета…

Так же «вдруг» бабушка решила, что пора нам рассказать о ее Боге.

До этого я кое-что слышал о христианстве. То есть я был типичным ребенком из интеллигентной семьи, и мне, конечно, рассказывали о Христе. Это была обычная для того времени и среды трактовка. Христос представал в ней эдаким добрым мужчиной, которого уничтожили за веру. А уж был ли он Богом или святым, решать тебе самому. Срочного ответа этот вопрос не требовал, насущные проблемы были куда серьезнее, и я пока отложил его…

Приняв решение просвещать нас с Васенькой в этом вопросе, бабушка открыла для нас своего Бога. Ее Бог был совсем другим. Он был грозен, могуч и беспощаден. В ее рассказах грозный Господь только и занимался тем, что карал. Делал Он это изощренно. Сокрушал зубы грешников, мстил их детям до седьмого колена, убивал, рушил города. Он создавал все условия, чтобы мы почувствовали холод и жар ада. Каждому, кто отступал от Его закона, Он готовил такое суровое наказание, какое, по словам бабушки, мы и представить себе не могли. В описании всяких мук, уготованных злым людям, бабушка доходила до поэзии. Я чувствовал, как бабушка радуется, что Бог так могуч и что Он – ее союзник. Я представлял, как Он появляется за ее спиной и всякому, кто как-нибудь согрешил против бабушки, сокрушает челюсти. В ее рассказах звучала радость удовлетворения. Бог мщения был повсюду. Он видел, чем занимаются мальчики по ночам, держа руки под одеялом, Он знал, кто и как грешит в ту самую минуту, секунду даже, как только грех приходил нам на ум. Знал и терпел. Пока терпел. Но чаша весов с нашими грехами становится все тяжелее, и поэтому нам лучше остановиться, пока Бог не покарал нас, и лучше она, бабушка Аглая, покарает нас, чем терпеливый Бог.

Я так хорошо осознал, почувствовал свое ничтожество пред лицом Бога и бабушки, что жизнь моя, и до того несколько нервная, стала еще более тревожной от постоянного осознания вины перед ними двоими. Перед Ним на небе – и перед ней на земле. И чем больше я чувствовал себя виноватым, тем чаще мне хотелось держать руки под одеялом. Я не понимал, почему это плохо. Пока бабушка не объяснила, что именно эта дурная привычка тянет за собой другие.

– Другие! – Она поднимала палец вверх, чтобы дать понять, что эти самые «другие» не просто какие-нибудь, а «Другие» с большой буквы Д. – Те самые, которые и ведут грешников в ад, и причиняют людям, особенно женщинам, много горя! Женщина – сосуд слабый! – добавляла бабушка.

И оставляла нас с Васенькой размышлять, чем наши занятия перед сном могут причинить горе женщинам и почему эти самые женщины не люди, а слабые сосуды. Вечерами я клялся себе, что больше не обижу слабых и заставлю себя держать руки поверх одеяла. Но над моей кроватью внутри книжной полки стояла книга. Она была раскрыта на иллюстрации. Это была Ундина. Печальная девушка с удивительными глазами и прекрасными плещущимися вокруг нее волосами. И мне было страшно. Страх смешивался с другим сладостным чувством. Она была возбуждающе прекрасной и сердитой одновременно. Мне очень нравилась та девушка с гравюры. Она не казалась мне слабым сосудом. Думаю, она была опасна не меньше бабушки. Но куда более привлекательна. Так хорошо было бы сидеть рядом с ней на дне морском. Держаться за руки. И возможно, целоваться. Даже с языком…