Нижегородская ярмарка, её имперское изобилие и щедрость, разноликий и разноязыкий людской поток и ходкая торговля, словно именно для этих дней копились связки банкнот и необъятные тюки товара, поразили впечатлительного Жукова. Волга восхитила особенно. Он увидел её, когда поезд переезжал мост. «До этого я не знал рек шире и полноводнее Протвы или Москвы. Это было ранним утром, и Волга вся искрилась в лучах восходящего солнца. Я смотрел на неё и не мог оторвать восхищённого взгляда».

Чувство прекрасного в нём воспитали родная Протва, пейзажи Стрелковщины, беседы учителя Сергея Николаевича Ремизова, чтение русской классики, охота на уток и вальдшнепов с Прошкой Хромым. Картина величественной Волги на рассвете в лучах молодого солнца была лишь отражением того света, который рождался на родине. Через родину он потом разглядывал все пейзажи, в том числе и заморские. Вспыхнет это и в мемуарах, но эпизодами сдержанными и лаконичными. «Воспоминания и размышления» писались пером солдата, а не поэта.

Младшая дочь маршала Мария Георгиевна Жукова в книге «Маршал Жуков – мой отец» напишет: «Когда мне было лет тринадцать, отец послал меня в поездку на теплоходе по Волге и по возвращении домой задал вопрос: «Расскажи, Машенька, как тебе Волга понравилась?» И рад был, что «понравилась о-о-чень».

После удачного торга в Нижнем Новгороде дядюшка взял племянника на другую ярмарку – в казачий городок Урюпино в области Войска Донского. Но в последний момент вместо себя назначил приказчика Василия Данилова, по воспоминаниям Жукова, «человека жестокого и злого». Эта ярмарка Жукову не понравилась: «Урюпино был довольно грязный городишко, и ярмарка там по своим масштабам была невелика».

Нижегородская ярмарка. Начало XX в.

[Из открытых источников]

Однако впечатление о поездке и торге испортило совсем другое. На ярмарку с ними Михаил Артемьевич отрядил четырнадцатилетнего мальчика на побегушках. Ученик ходил в ту пору в подчинении у Жукова. Приказчик ни с того ни с сего невзлюбил мальчика и по каждому поводу и без повода «с какой-то садистской страстью» избивал его. Тот в слезах жаловался Егору как старшему. Несколько раз Егор заводил с приказчиком разговор, пытался словами и уговорами унять его начальственный гонор. Не помогло. Василий Данилов только ухмыльнулся и бросил:

– А ты, дядин племянник, в своё дело гляди, а со своим я сам управлюсь.

– Ну-ну. – И Жуков стал ждать.

Долго ждать не пришлось. Когда приказчик в очередной раз замахнулся, чтобы ударить замешкавшегося мальчика, Жуков схватил лежавший на контейнере ковырок[5] «и со всего размаха ударил [приказчика] по голове. От этого удара, – вспоминал маршал, – он упал и потерял сознание. Я испугался, думал, что убил его, и убежал из лавки. Однако всё обошлось благополучно. Когда мы возвратились в Москву, он пожаловался хозяину. Хозяин, не вникая в суть дела, жестоко избил меня».

Видимо, именно этот поступок Михаила Артемьевича – чудовищная несправедливость, усугубленная мордобоем, – оказался главным воспоминанием о добродетелях дядюшки, навсегда засев в душе юноши, одарённого не только природным умом, смекалкой и трудолюбием, но ещё и обострённым чувством собственного достоинства. При всей житейской мудрости дядюшка не поверил ему, не вник, не доискался правды.

Война началась в 1914 году. Её уже ждали. Закрутилось, завертелось всё так стремительно и необратимо, что вскоре узел противоречий и взаимных претензий одних государств к другим нельзя уже было развязать и распутать дипломатическими усилиями. С какого-то момента его и не старались распутать, а только туже и туже затягивали. Оставалось одно – война.