- Может, пойдем в кухню? – подал голос хозяин квартиры. – Чаю попьем. Поговорим.

Лена Халфина словно не услышала слов Сергея. Она смотрела на подругу и ждала приглашения от неё.

Но Диана молчала.

- Пожалуй, нет, - отказалась Леночка. – Мне пора в гостиницу, - перевела взгляд на Сергея: - Ты проведешь меня?

- Вызову такси, - ответил Истомин. – Я должен быть дома.

Во взгляде Леночки плескалась такая боль от отказа того, кто стал её первой любовью, от равнодушия подруги, не посчитавшей нужным хотя бы сделать вид, что рада встрече, что на несколько секунд Людмиле Марковне стало её жалко.

Но тут же педагог вспомнила, как ждала Диана хоть какой-то весточки, как надеялась получить куцое письмишко с парой слов.

Намек на жалость растворился, не успев стать чем-то конкретным.

- Звони, - кивнула Леночка.

Сергей нажал кнопку быстрого набора вызова такси.

- Ты не менял номер телефона? – поинтересовалась Леночка.

- Нет, - пожал плечами. – Зачем?

Девушка вынула из сумочки небольшой телефончик, из тех, которыми уже давно никто не пользуется. По памяти набрала десять цифр. Гаджет в руке Сергея завибрировал, но Леночка уже отбилась.

- Теперь у вас есть возможность со мною связаться, - сообщила присутствующим. – Если, конечно, захотите, - повернулась к двери: - Я обожду машину на улице.

- Я проведу и посажу тебя в такси, - Истомин направился следом за той, которая еще несколько лет тому назад готова была ради него на все. На любую глупость. На любой подвиг.

***
Сергей вернулся спустя четверть часа.

Милочка и Диана уже сидели за кухонным столом. На плите закипал чайник.

- Уехала? – спросила Людмила Марковна.

- Да, - кивнул Истомин. Посмотрел на сестру: - Зачем ты так с ней?

- Как, Сережа? – девушка подняла на брата полные боли глаза. – Знаешь, о чем я думала сегодня во время выступления? – и брат, и педагог поняли, о каком именно выступлении говорит Диана. Оба насторожено молчали, ожидая продолжения. И оно не задержалось:

- Я пыталась понять, кто именно нанес рану, которая стала смертельной. Потому как в тот момент ощущала себя симбиозом балерины и птицы. Сколько их было, бездумных стрелков, думающих только о себе? А ведь их не мало. Мамочка, оставившая меня на привокзальной скамейке. Мстислава, видевшая во мне способ реализовать собственные амбиции. Подруга, бросавшая меня, когда ей этого хотелось. И возвращавшаяся, едва понимала, что без меня ей хуже, чем со мной. Тимур Халфин, решивший, что я смогу стать бессловесной игрушкой для его дочери. Коллеги по сцене, с трепетом ожидающие моего провала. И не собирающиеся хоть немного порадоваться моим успехам. Регина, совершено ничего обо мне не знающая, но считающая себя вправе поучать и укорять за неправильное, по её мнению, поведение с окружающими. Гриша, уехавший даже не попрощавшись. Папочка, пропадавший где-то девятнадцать лет и решивший, будто я обязана броситься ему на шею с восторженным приветствием и немедленно ухватиться за возможность уехать с ним. Никто из них не думал обо мне. Не дал себе труда озаботиться тем, чего хочу я, Диана Малышкина. Они появляются в моей жизни и исчезают, когда это нужно им. Один за другим прицельно стреляют в сердце. И я больше никогда и никому не позволю даже приблизиться ко мне. Потому как то, что я жива до сих пор, то, что не лишилась рассудка от человеческой черствости и равнодушия, не иначе, как чудо, за которое я даже не знаю, кого благодарить. Наверное – вас, - переводила взгляд с брата на Людмилу Марковну, - вы не позволили мне опустить руки. Погрузиться в бездну отчаяния и ощущения собственной ненужности. Вы всегда поддерживали и помогали. Вот для вас и останется открытым моё сердце. Остальным там делать нечего.