Июнь 2011 года, прекрасный летний день. Я стою перед аудиторией из двухсот человек, собравшейся в большом зале Института жизни, известном психиатрическом учреждении в Хартфорде, штат Коннектикут.

Обычно я не волнуюсь, но тут почему-то нервничала. Я собиралась рассказать, как двадцать лет назад разработала методику для склонных к суициду людей – диалектическую поведенческую терапию (ДПТ). Она стала первой успешной терапией для пациентов, жизнь которых настолько трагична, что смерть кажется им единственным разумным решением.

В зале института собралось множество людей из разных стран, чтобы послушать мою речь. Среди них были и специалисты, использующие мой метод, мои знакомые и родственники – бывшие студенты, коллеги, члены семьи. Я много раз выступала с этой темой и обычно начинала со слов: «Диалектическая поведенческая терапия. Где мы были, где находимся сейчас, куда идем?» Я рассказывала, как путем проб и ошибок шли исследования, описывала влияние терапии на людей, склонных к суициду, объясняла, в каких направлениях нужно двигаться, чтобы достичь бо́льшего эффекта, и так далее.

Но в тот июньский день мое выступление должно было быть другим. Я впервые собиралась рассказать, как на самом деле создавалась ДПТ. Не только о годах исследований и экспериментов, но и о своем личном опыте. «Эта речь – одна из самых сложных в моей жизни», – начала я.

У меня в жизни было много тяжелых моментов и ситуаций, но самым тяжелым было то, что мне пришлось принять абсолютно неожиданное катастрофическое и полное разрушение того, кем я была в этом мире. В результате мне пришлось бороться даже за то, чтобы получить документ о среднем образовании. Я ходила в вечернюю школу, а днем работала, чтобы прокормить себя. То же самое меня ждало после поступления в университет – работа днем, учеба вечером. К тому времени я сменила немало крошечных комнат, предоставляемых Ассоциацией молодых христианок в разных городах. У меня не было друзей. Почти на каждом шагу я сталкивалась с неприятием и отказами, это легко могло пустить мою жизнь под откос. Позже в профессиональной деятельности мне долго пришлось доказывать эффективность своих радикальных идей и нового терапевтического подхода, чтобы их признали коллеги и психиатрическая наука в целом. Сложно быть женщиной в академических кругах, где доминируют мужчины.

Я писала эту речь три месяца и не раз пожалела, что поставила перед собой столь трудную задачу. Как уложить свою жизнь в девяносто минут? Здесь есть еще одна проблема – я почти не помню себя до двадцати пяти лет и скоро расскажу почему. У меня остались лишь воспоминания-«лампочки» – редкие яркие вспышки в темноте. Это как ночное небо в городе: ты видишь точки нескольких звезд, но в основном это непроглядная чернота. Чтобы восстановить историю своей жизни, мне пришлось обратиться за помощью к семье, друзьям и коллегам, я опиралась на их воспоминания о моем прошлом. Это было непросто. И наконец, я впервые собиралась публично раскрыть интимные подробности своей жизни, которые тщательно скрывала на протяжении десятилетий. Так почему же я решила это сделать?

Потому что продолжать молчать о своей жизни казалось мне проявлением трусости.