А он и не единожды всё это прерывал:

Но всё ж при том, я думал, он её наденет.

Затем он снова пододвинул – снова отодвинул;

но, по моему же мнению,

Отдёрнул пальцы с нехотением.

А вот когда пришло уж время

И третий предлагалось раз ему;

Её он трижды оттолкнул, и потому:

И чувствовалось тогда ему одному,

Что этому отказу

Там и толпа гудит, и аплодирует вся сразу.

И хлопают, и отбивают руки,

и колпаки в поту бросают люди.

Произвело такой вот дух зловонный,

Что Цезарь отвечал отказом и короне,

И от вонючего дыхания, и от запаха, и газа —

У Цезаря ослаб тут разум,

ведь Цезарю достались лишь страданья

Вот от такого коронованья,

Что Цезарь задыхался от зловонья;

И был он запахом тем очень недоволен,

При этом он сознанье потерял

И в обморок упал.

Пришлось всем удаляться —

К моей чести, я не смеялся,

От страха было не разжать мне губы,

А то бы спёртый воздух я вдохнул бы.

КАССИЙ

Но, мягко, и молю тебя я сам,

Скажи ты нам:

Что, Цезарь прям так и упал?

КАСКА

На площади базарной он упал,

И пену рот его там источал, и он безмолвствовал.

БРУТ

И это вероятно: у него болезнь – припадки.

КАССИЙ

Нет, у Цезаря, навряд ли;

Но что касается тебя, меня, и к чести Каски —

Падучая болезнь для нас к несчастью.

КАСКА

Я не пойму, что вы сказать хотели;

Но я в паденье Цезаря уверен,

Как только там посмели

Людишкам грязным рукоплескать,

Свистеть, как им угодно, недовольство выражать,

Присутствовать им разрешили в театре одного актёра,

Не понимаю, честно, мужика простого.

БРУТ

А что сказал он, когда сам пришёл в себя?

КАСКА

А к счастью, перед тем, как он упал,

Тогда ещё всё сам воспринимал.

Всеобщее то стадо

было радо

отказу его быть царём,

А он

Кинжал мой вырвал, и заточенным концом,

да с двух сторон,

Он предложил им перерезать ему горло вон.

И если был я человек других сословий,

И если бы не выполнил его условий,

То я б в аду, уже средь жуликов пропал.

А так – он сам упал.

Когда пришёл в себя опять, то сам и встал,

И если бы он сделал или что сказал —

Любая вещь дурною стала,

Сторонников лишь слабость занимала.

А три или четыре женщины подле меня

Заплакали: «Как хороша его душа!» —

И за него всем сердцем стали,

Но Цезарь своего не обратил вниманья;

И если Цезарь взглядом одарил бы этих матерей,

Они пролили на него не меньший бы елей.

БРУТ

И после этого вернулся он печали злей?

КАСКА

Эгей.

КАССИЙ

А Цицерон хоть что-то говорил?

КАСКА

Да, он по-гречески твердил.

КАССИЙ

Какой эффект он тем достиг?

КАСКА

Не знаю, но я так скажу,

Не мог прочесть я по его лицу:

Но тот, кто речь его постиг,

Встречал чуть видимой улыбкой,

Но я-то в греческом не шибко,

Другие же качали головой;

Могу обрадовать вас новостью другой,

За натяжение ремней от панциря у Цезаря

Марулл и Флавий ведали.

И от расспросов убегают.

Увидеть вас очень желают.

И быть большим мне дураком,

Уж если я запомнил всё.

КАССИЙ

Со мною, Каска, вечерком

Поужинать ты не желаешь?

КАСКА

Нет, обещал другим вперёд, ты знаешь.

КАССИЙ

Так завтра пообедаешь со мной?

КАСКА

Ах, если буду я живой,

Ну, если буду в добром здравии

И разум сохраню я свой,

Обед твой стоит поддержать едой.

КАССИЙ

Ну хорошо: вас ожидаю завтра, Каска.

КАСКА

Да будет так. До встречи, Кассий.

БРУТ

Как с возрастом он превратился в дурака!

И ум его быстрее был у школяра.

КАССИЙ

Так он сейчас при исполнении,

Готов к любым достойным, смелым поручениям.

Вникает, правда, всех поздней во все затеи,

И хамство, грубость – это соус и приправа поострее

Для остроумного его ума,

Как сок желудочный, чтоб переваривать слова,

А человеку это аппетита поважнее.

БРУТ

И если это так, то я тебя оставлю:

А завтра говорить с тобой стану,