– Досточтимый сэр, – ответил его родственник, – зачем предаваться таким тягостным размышлениям? Было более чем естественно с вашей стороны сделать одну незначительную ошибку, когда во всех других отношениях вы нисколько не ошибались и оказались безусловно правы, – к сожалению, безусловно и бесспорно правы, – видя всех окружающих вас в самом черном свете!

– Да, правда, – ответил старик. – Вы очень снисходительны ко мне.

– Мои дочери и я, мы всегда говорили, – воскликнул мистер Пексниф еще более подобострастно, – что хотя мы и оплакиваем наше тяжкое несчастье, то есть то, что нас поставили на одну доску с людьми низкими и корыстными, все же мы этому не удивляемся. Дорогие мои, помните, мы об этом говорили?

Еще бы не помнить! Сотни раз!

– Мы не жаловались, – продолжал мистер Пексниф. – Время от времени мы позволяли себе утешаться мыслью, что истина все же победит и добродетель восторжествует, – но не часто. Милые мои, вы помните Это?

Ну конечно! Какие же тут могут быть сомнения, милый папа? Вот странный вопрос!

– А когда я увидел вас, – заключил мистер Пексниф еще более почтительно, – в той маленькой, скромной деревушке, где мы, если позволительно так выразиться, влачим существование, я только позволил себе заметить, что вы во мне несколько ошибаетесь, досточтимый; и это было, мне кажется, все.

– Нет, не все, – ответил Мартин, который сидел, прикрыв лоб рукой, и только теперь взглянул на мистера Пекснифа. – Вы сказали гораздо больше; и это вместе с другими обстоятельствами, которые стали мне известны, открыло мне глаза. Вы вполне бескорыстно замолвили слово за… надо ли говорить, за кого! Вы знаете, о ком я говорю.

Смятение изобразилось на лице мистера Пекснифа, и, крепко сжав трепетные руки, он ответил смиренно:

– Совершенно бескорыстно, сэр, уверяю вас.

– Я это знаю, – сказал старик, спокойно как всегда. – Я уверен в этом. Я так и сказал. И с тем же бескорыстием вы отвлекли от меня стаю гарпий и сами сделались их жертвой. Другой на вашем месте сначала дал бы им проявить всю их алчность, чтобы по сравнению с ними выиграть в моем мнении. А вы пожалели меня и отвлекли их, за что мне и следует вас поблагодарить. Так что, видите, мне известно все, что произошло за моей спиной, хоть я и уехал оттуда!

– Вы меня удивляете, сэр! – воскликнул мистер Пексниф, что было истинной правдой.

– Но это еще не все, что мне известно о вашем поведении, – продолжал старик. – У вас в доме есть новый жилец.

– Да, сэр, есть, – ответил архитектор.

– Он должен уехать, – сказал старик.

– Куда? К вам? – растерянно и с дрожью в голосе спросил мистер Пексниф.

– Туда, где сможет – найти себе приют, – отвечал старик. – Он обманул вас.

– Надеюсь, что нет, – с жаром сказал мистер Пексниф. – Верю и надеюсь, что нет. Я был в высшей степени расположен к этому молодому человеку. Надеюсь, нельзя будет доказать, что он лишил себя всяких прав на мою поддержку. Обман, обман, уважаемый мистер Чезлвит, – ничего не может быть хуже обмана. Если будет установлено, что он меня обманул, я сочту себя вынужденным немедленно отречься от него.

Старик взглянул на его прелестных союзниц, а особенно на мисс Мерси, которой он посмотрел прямо в лицо с гораздо большим интересом и оживлением, чем обнаруживал до сих пор. Опять встретивши взгляд мистера Пекснифа, он сказал сдержанно:

– Вам, разумеется, известно, что он уже выбрал себе подругу жизни?

– Боже мой! – воскликнул мистер Пексниф, изо всех сил ероша волосы и глядя на дочерей дикими глазами. – Это превосходит всякое вероятие!