Мика молчала, ни объясняться, ни оправдываться она не желала. Во-первых, и сказать тут нечего, кроме правды, но тогда она подведёт Лёшу, чего ей совсем не хотелось. А во-вторых, это даже хорошо в каком-то смысле – пусть ломает голову, терзается неизвестностью. Пусть ему будет плохо так же, как ей!

– Мика, ты же, вроде, адекватная. Таких диких перепадов настроения я за тобой не замечал. Так что случилось, чёрт возьми? – наседал он. – Тебе про меня кто-то что-то наплёл? Сонька? Вера? Но давай это обсудим. По крайней мере, я имею права знать.

– Я просто не хочу иметь с тобой ничего общего, вот и всё, – раздражённо ответила Мика.

– А в пятницу хотела, – заметил он.

– В пятницу тоже не хотела, – с напускной холодностью возразила она. – Просто было неловко отказать, ты же защитил меня…

– Оу, – усмехнулся он. – А сегодня, стало быть, уже ловко.

С минуту они стояли молча, друг напротив друга, сражаясь взглядами. Это было трудно вынести. Потому что его взгляд, казалось, буквально прожигал её насквозь, аж больно.

А потом Колесников вдруг порывисто подался к ней. Она и моргнуть не успела, как на затылок легла его ладонь, горячая, крепкая, даже жёсткая. Не давая опомниться, он притянул её к себе и впился в губы поцелуем.

Это произошло так неожиданно, что она растерялась. Беззвучно ахнув, приоткрыла рот, и тут же почувствовала, что поцелуй стал ещё более напористым, глубоким и наглым, но, что уж скрывать, приятным. Сердце ухнуло вниз, дыхание перехватило, пол поплыл под ногами. Несколько долгих секунд слабости слились в одно упоительное мгновение, которое вдруг разорвал звонок с урока.

Мика резко отпрянула, оттолкнула от себя Колесникова, зло шикнула на него:

– Убери от меня свои руки! И никогда, слышишь, никогда не смей даже близко ко мне подходить!

В довершение она яростно и брезгливо отёрла рот. Слова её, похоже, не особо его тронули, а вот жест явно задел. Он смерил её всё ещё горящим взглядом, затем, сглотнув, бросил:

– Как скажешь...

Развернулся и ушёл. Ушёл и не оглянулся.

Мика перевела дыхание. Беспомощно опёрлась о подоконник, ноги её еле держали.

Господи, что это было? Она снова коснулась губ, бездумно и совсем легко, точно проверяя. Но какой же он наглец!

Сравнивать ей пока было не с чем и не с кем, но откуда-то она поняла совершенно точно – целоваться он умеет. Ещё как умеет, сволочь! Губы до сих пор требовательно горели, голова шла кругом, а внутри так сладко и тоскливо ныло…

23. 23

Колесников больше не делал попыток заговорить с ней. Он на неё даже не смотрел. Во всяком случае открыто. Он вообще ни на кого не смотрел. И выглядел по-настоящему расстроенным. На переменах никуда не ходил, сидел за своей задней партой молчком, то Жоржик, то ещё кто-нибудь пытались его растормошить или куда-нибудь вытянуть, но он только отмахивался.

– Жень, ты геометрию сделал? – спросила его перед математикой Альбина. – Надо списать?

Он даже не сразу отозвался, как будто не понимал вопроса. Потом всё же выдавил вялую улыбку.

– А-а. Да нет, Аль, спасибо, не надо.

Только почему-то Мику его подавленный вид совсем не радовал. Наоборот, тяжело было, хотя разве не этого ей хотелось – сделать ему больно? Этого. Но на душе стало только хуже.

Весь день девчонки косились на неё кто с укором, кто с немым удивлением. Оксана Громова так вообще испепеляла её взглядом, как врага. Только Соня Рогозина источала неприкрытую радость и даже после физкультуры, в девичьей раздевалке, обронила с ухмылкой:

– А я в тебе ошиблась. Ты, оказывается, не такая, как я думала… – она на секунду замялась, подбирая слово, но Мика её оборвала.