– Почему? – естественно спросила я, делая вид, что совсем не ожидала этого услышать, и (о Боже!) это так сильно меня потрясло. Я ещё та актриса, но тогда я была очень сильно отождествлена с этой ролью.

– А сама как думаешь?

Я молчала, пытаясь понять, что он хочет от меня услышать.

– Ты ведь сама всё чувствуешь, – продолжил он. – Мы очень отдалились в последнее время. Тебе совсем стало всё равно на меня. Нет никакого ни интереса, ни беспокойства, ни понимания…

На меня навалилось оцепенение, и я поняла, что не пошевелиться, не могу раскрыть рта, чтобы возразить.

– Вот сейчас мы приехали сюда, а тебе абсолютно параллельно, как будет организован ДР у моего лучшего друга. Тебе потому что плевать в принципе и на него, и на меня. Если бы было не всё равно, ты бы сразу, когда приехала, решила бы вопрос с хозяйкой дома – чтобы этой мамаши с девчонкой малой не было здесь, а ты вместо этого миленько с ней играешь наверху и вообще не шевелишься, чтобы подготовить дом к нашему приезду. Не организовала, чтобы тёлки нормальные приехали! Но это я уже понял, что ты не собираешься мне никого подгонять, ладно, с этим я смирился уже. Более того, всех тёлок, с кем я пытаюсь настроить связь, ты просто распугиваешь, рассказывая им сразу всё про шибари, про наши занятия и так далее. Поэтому я и не хочу тебя ни с кем знакомить. – Он помолчал и добил меня коронной фразой: – Я замучился вкладываться в твоё развитие, когда тебе это нафиг не надо.

Овцу прижали. Волна раската подкатила уже к самому горлу. Офигеть, вот, значит, как он это видит! Да я столько энергии в его игрушки эти вложила, столько времени потратила, чтобы сейчас в этом доме организовать тусу.

Ну и так далее, последовала, собственно, ответная реакция в виде острого негатива, чего и следовало ожидать – все проглоченные обиды и недосказанности стали вылезать наружу. Меня разрывало: одна часть меня чувствовала сильное негодование – так хотелось ему всё высказать, но словно что-то не давало этого сделать. На любое моё слово у него находилась куча аргументов, опускающих меня ещё глубже, на самое дно.

Другая моя часть ощущала дикий страх и ужас – это сейчас всё, что ли? Мы расстаёмся? Серьёзно?! АААА, ПАНИКА, КАК ТАК? PORQUE? Я ЖЕ НЕ СМОГУ БЕЗ НЕГО! ОН ЖЕ ВСЯ МОЯ ЖИЗНЬ… ААА, НЕЕЕЕЕЕТТ! СРОЧНО ПАДАЙ К НЕМУ В НОГИ И УМОЛЯЙ О ПРОЩЕНИИ, ДЕЛАЙ ВСЁ, ЧТО ОН ГОВОРИТ, ТОЛЬКО БЫ ОН ТЕБЯ ПРОСТИЛ!

Глядя на это со стороны сейчас, я понимаю, что именно так всегда поступала моя мать. Она не могла ни слова сказать отцу, постоянно глотая оскорбления и унижения, ходила всю жизнь с накопленным грузом обид. Когда она пыталась что-то возразить, на одно её слово батя выдавал двойную дозу ментального давления. И даже если мать была права, она проваливалась и тихо плакала потом в ванной. Она так сильно боялась остаться одна.

Вот и во мне жил страх, переданный с молоком матери. Ощущение, что без него я умру, такое глобальное отождествление. И как бы я ни пыталась в отношениях сохранить себя, мне никогда этого не удавалось. Я слишком сильно включалась, становилась полностью зависимой от другого человека.

Видя мою реакцию и предвкушая истерику, Данил холодно бросил в мою сторону:

– Сегодня наша последняя встреча. Мы больше не увидимся. После этого дня рождения не останется ничего, что бы связывало нас.

Эти слова, словно ножи, резали мои так тщательно и крепко привязанные к нему верёвки, которые я сама затягивала потуже и позволяла ему это делать, совсем не осознавая, что строю вокруг себя настоящую тюрьму. Я не ожидала такого поворота событий, не ожидала такой реакции от себя самой. Мне словно перекрыли воздух, и резкая мысль: «Смысла жить больше нет» – словно яд проникла в голову. Я совсем потеряла рассудок, мне было всё равно на образ себя, на то, кто что подумает и как посмотрит. Уже изрядно подорванная психика совсем слетела. Это были ужасные сцены.