– Прекрасно знаем, – заявил руководитель фонда тонким сиплым голосом. – А как же!

Дипломированный фотограф снова мирно спал, прислонясь к стене, и не отреагировал никак.

Добродеев потряс фотографа за плечо. Тот всхрапнул, но не проснулся.

– Алексей Добродеев! – Журналист повернулся к девушкам и щелкнул каблуками: – Ваш покорный слуга. Прошу любить и жаловать. Он же Лео Глюк! Должно быть, вы читали мои репортажи.

Девушки снова хихикнули.

Было похоже, они не имеют ни малейшего понятия ни о Леше Добродееве, ни о Лео Глюке.

– Миски! – воскликнул Монах, хлопая себя ладошкой по лбу. – Конечно!

– Очень приятно, рад! – Руководитель фонда протянул Монаху руку с массивным серебряным перстнем на среднем пальце. – Леша много о вас рассказывал. – На лице Добродеева отразилось удивление. – Анфиса! – он подтолкнул вперед блондинку. Та сделала шутливый реверанс. – Одри! – Рыжая девушка нагнулась и громко чмокнула Монаха в щеку. – Мои подопечные. Прошу, так сказать.

– Я тоже рад! Очень! – затрепетал Монах, не сводя взгляда с Одри, и спросил светским тоном: – Как вам картины, господа?

Яков Ребров оглянулся и сказал, понизив голос:

– Дерьмо! – Девушки расхохотались. – И что самое интересное, этот жулик всегда находит идиота, который платит за них сумасшедшие бабки. Отработанный алгоритм: покупка века, агрессивная реклама, клятвы, что никогда и ни за что не расстанется, и продажа с приличным наваром. Кроме того, врет насчет цены. Еще неизвестно, что такое этот Марк Риттер, и если хорошенько покопаться…

Одним словом, компания подобралась что надо.

Яков рассказывал всякие смешные истории из своей практики, девушки хохотали и в рискованных местах шлепали его по рукам. Леша Добродеев по-новой вываливал городские сплетни, изрядно привирая и поминутно повторяя, что он, как порядочный человек, не может назвать имен, мол, «сами понимаете!», но «поверьте, вы его (или ее) прекрасно знаете!».

Монах оживился, забыл об ипохондрии и депрессии и был счастлив. Он даже получил пальму первенства за самую интересную историю, рассказав о своих памирских странствиях, укусе королевской кобры, буддийских дацанах с золотыми буддами и храмовыми жрицами, сплагиатив самые яркие куски из «Индианы Джонса».

Одри снова поцеловала его и сказала, что всю жизнь мечтала попасть в буддийский монастырь и хоть сию минуту готова все бросить и сбежать с ним.

И так далее, и тому подобное.

Глубокой ночью Добродеев доставил Монаха домой. Они постояли у подъезда, вдыхая прохладный ночной воздух и рассматривая яркую кривоватую луну. Домой не хотелось, душа была полна томлений и неясных сожалений о несбывшемся.

– Луна! Смотри, Леша, какая луна! Совсем как настоящая. Сто лет не видел луны, – ностальгически сказал Монах.

– Ага, луна, – сказал Добродеев. – Классно посидели. Не жалеешь? Телефончик взял?

– Не жалею. Взял. Спасибо, Леша, поддержал старика.

Добродеев фыркнул иронически, но, к разочарованию Монаха, не стал утешать и утверждать, что тот еще о-го-го и «какие наши годы», а просто приобнял его на прощание и побежал к ожидающему такси.

А Монах все стоял, задрав голову, рассматривал луну и вздыхал. Вспоминал первозданную тишину векового леса, костерок и быструю речку. Потом мысли его плавно перетекли к красотке Одри, не очень умной, но очень милой и заводной. Что, в свою очередь, подталкивало к философским размышлениям на тему: умные или красивые, что также ставило перед выбором: ты с кем? Дурацкий вопрос, разве не ясно?

Монах смотрел на луну и улыбался…