Вместе с рождественскими угощениями папе прислали из Исландии письмо, написанное на чердаке по адресу: Хапнарстрайти, 5. А после Нового года двадцатилетнее чернобровое дитя вошло в отцовскую контору (в те времена у важных птиц во всех странах конторы были на дому и больше напоминали небольшие деревянные капеллы, в которых воздавали почести цифрам и телефонным переговорам), чтобы поведать об одном событии, имевшем место в Исландии этой зимой, да, событии, вернее, неприятности, в общем, весьма тяжелой штуке, которая со временем только прибавит в весе. Он назвал имя девушки и завершил свою путаную речь жестом: повращал указательным пальцем правой руки, что, очевидно, должно было символизировать круговорот жизни. Дедушка Свейн снял очки и заложил большие пальцы за подтяжки внизу у самого пояса брюк. Это были подтяжки Исландии на чужбине.

– Понятно… А из какой она семьи?

Еще не легче! Хотя все исландские отцы со времен первопоселенцев первым делом всегда задают своим детям именно этот вопрос о будущих зятьях или невестках, папу он захватил врасплох. По правде сказать, он об этом никогда и не задумывался. На нем подтвердилась та старая истина, что молодежь думает не головой, а головкой. Он с трудом припоминал, что отчество у девушки было – Саломонсдоттир и что ее мама была какой-то бабой с какого-то там острова. Он был даже не уверен, что она вообще человеческого роду, а не принадлежит к какому-то чуднóму племени, которое обитает в прибрежных скалах Исландии и представляет собой помесь альвов, тюленей и камбалы.

– Гм… не знаю…

– Не знаешь?

– Гммм… Нет…

Посол промолчал. Он молчал достаточно долго, чтобы до сына наконец дошло, что он сейчас пригласил отца – причем в его собственном bureau средь бела дня! – на безумный чарльстон, похожий на тот дикий потный танец, на который сам сын в ночь моего зачатия пригласил эту злосчастную островитянку, которую вдобавок ко всему еще и звали МАСА. Ах, только бы он никогда не узнал, что ее зовут МАСА! Стыд и срам! Хорошо хоть, не «Мясо». Ведь отец у него доехал аж до самого Копенгагена за невестой с благородным именем Георгия и теперь стал главным представителем Исландии и живет на улице Стокхольмсгаде в квартире, где все сверкает лакированным деревом, а высота потолков – добрых четыре метра, то есть прибавлена пара лишних метров на тот случай, если послу Исландии вдруг понадобится прыгнуть выше головы. А эта девушка наверняка выросла в дерновой землянке об одной комнате – эдаком жалком холмике с трубой, который мог бы полностью уместиться в здешней столовой, причем не задевая крышей хрустальную люстру. Нет! Да… Нет! Это было ужасно. Папа Ханси вспотел, как после самого бешеного танца, сидя напротив отца – который молчал. Со вздохами, с громогласным сопением. Посол молчал целых семь секунд, а потом проговорил:

– Любезный сын…

Да, то есть нет, это ты у нас любезный отец… Забудь про это… Это просто… Да ничего. Всего-навсего ребенок, всего-навсего маленькая жизнь, о которой никому не обязательно знать, которая…

Папа встал и вышел не в ту дверь – прямо в отцовский платяной шкаф. Перед его глазами замаячили накрахмаленные рубашки с жесткими воротниками, белые, как Исландия, а за ними – знаменитый костюм с обшлагами, фасон которого придумала для дедушки Свейна тетя Сигга, чтоб ему было что надеть на встречу с английским королем, и который сшили в ателье Уоррота в Лондоне. Покрасневший Ханс Хенрик обернулся и смущенно произнес: «Нет, это ничего… ничего не будет…» – и только потом нашел правильную дверь.