— Госпожа Мадлен, дорого бы я дал, чтобы узнать ваши мысли, — улыбался Эскар.

Довольно хищно улыбался, если уж на то пошло.

— Они просты, как летний ветер — я думаю о дочерях, и о том, что старшей уже через несколько лет выходить в свет и представляться ко двору.

— Если ваши дочери унаследовали вашу красоту — то им просто не будет равных, — улыбался Эскар. — Может быть, теперь вы согласитесь прогуляться — хотя бы до фонтана во дворе и обратно? Ваши друзья вскоре вновь получат вас в безраздельное пользование.

Друзья? У неё? Нет у неё друзей, подумала Мадлен и поняла, насколько это грустно. У отсутствующего здесь брата — есть, и она сейчас пользуется именно его дружескими связями — на благо себе и девочкам. А у Ангеррана друзей не было. Что он мог дать дочерям? Да ничего.

Но, кажется, она отвлеклась и снова прослушала слова своего кавалера, а он, видимо, принял её молчание за согласие и уже вывел её из зала во внутренний двор и вёл к фонтану. Сейчас там не было играющих детей, и вообще сгущались сумерки.

— Вы снова где-то в дебрях ваших мыслей, прекрасная госпожа де Кресси, — говорил он. — Вас совершенно невозможно очаровывать сладкими речами — вы их не слушаете. Может быть, с вами нужно быть откровенным?

— Будьте любезны, — она насторожилась.

Слова об откровенности обычно не означали ничего особенно хорошего.

— Вы очень красивы, и вы свободны. За вашей спиной не стоит никакого злого мужа. Вы сама себе хозяйка и можете сами решать — отвечать ли на предложение мужчины.

— Предложение? — нахмурилась она.

Вот ещё не хватало!

— Я тоже свободен и восхищён вами, дорогая госпожа де Кресси. Я готов петь вам оды и дифирамбы, и не только петь — если вы позволите утешить вас в вашем суровом одиночестве. Уверяю вас, я достаточно искусен, чтобы вы быстро забыли вашего неуклюжего мужа — вряд ли он в любви был лучше, чем во всём остальном.

— Я не понимаю вас, — отрезала Мадлен.

То есть на самом-то деле она прекрасно всё понимала, но предпочитала, чтобы все вещи были названы своими именами. Чтобы потом никто не мог сказать — ах, я совсем не то имел в виду.

— Вы не можете быть настолько наивны, прекрасная Мадлен. Или вы, наоборот, искушены? Хотите назвать всё прямо? Извольте. Вы прекрасны, и я хочу вас — сейчас. И потом тоже. В идеале — насовсем, но вдруг мы не устроим друг друга в любви? Вы свободны, и ничто не мешает вам попробовать. И никто. И я постараюсь не разочаровать вас, — он поднёс к губам её пальцы, легко дотронулся.

Именно чуть дотронулся — вовсе не так, как принц до того.

И его сладковатый запах стал настолько приторным, что Мадлен чихнула.

— Простите, господин граф. Я не хочу вас обидеть, но — нет. Между нами не может быть ничего.

— Отчего же? Вполне может. Позвольте себе захотеть — хоть немного, и дальше вам понравится, уверяю вас. Вы ещё будете просить меня повторить, вот увидите!

— Не хочу ничего видеть, и ни о чём просить тоже не хочу. Благодарю за танец, приношу извинения за всё остальное, — Мадлен вырвала руку из его пальцев и хотела было подхватить юбки — о проклятущие тяжёлые юбки! — и бежать к дверям в зал, но он перехватил её, прижал к себе и впился в её губы редкостно неприятным поцелуем.

Мадлен попробовала вырваться — не получилось. И тогда она вспомнила науку Жанно — несложное действие, которое можно выполнить, даже если у тебя руки несвободны. Только нужно расслабиться на мгновение, и…

Эскар, скотина, тут же воспользовался этим мгновением и принял его за сигнал к действию. Его поганый язык ткнулся ей в рот, а дальше она сосредоточилась и зажала ему нос, да так, что он тут же отпрянул от неё и принялся хватать воздух ртом, а ещё его дёрнули сзади и оторвали от неё совсем.