Третий вариант получился бордово-красным и оказался крупнее первых двух. Да, с этим уже и подойти не стыдно.

Впрочем, манёвр был сложносоставным, и зять-маршал, наверное, оценил бы. Потому что сначала Жиль прошествовал к сестрице Катрин и осчастливил её промежуточным результатом эксперимента, а потом уже подошёл к объекту своего интереса.

— Приветствую вас, прекрасная госпожа Мадлен. Вы знакомы с моей дочерью? Её зовут Жакетта. Это её жених, виконт де ла Мотт. Виконт д’Аккарен — мой человек. Возьмите, этот цветок для вас, — Жиль поклонился как мог учтиво, он вообще никогда не забивал себе голову всеми этими поклонами и прочей чушью.

Но ведь понадобилось же!

Госпожа Мадлен сделала изящный реверанс и приняла розу — с улыбкой.

— Благодарю, ваше высочество. Очень красивый цветок.

И снова опустила взгляд в пол. Жиль уже был готов брать её под руки и вести куда-нибудь, чтоб хоть как-то разговорить, но распорядитель торжества объявил, что сейчас немного танцев, а потом торжественный ужин. И первый танец по традиции — павана.

Отлично, просто отлично! Павану он вышагает, тут нет ничего сложного.

Жиль оглядел своё войско и обнаружил, что хитрец де ла Мотт уже сбежал и вместе с Жакеттой становится в колонну.

— Госпожа Мадлен, вы составите мне пару на этот танец?

— Вы… готовы танцевать? Ваша нога позволит вам?

— Позволит, — ответил он так, чтобы пресечь все возможные разговоры.

Вот ещё, про ногу его болтать! Нога и нога, он ходил этой ногой по таким местам, что всем бы здоровым добраться без потерь.

Д’Аккарену не повезло — он остался сторожить посох Жиля, цветок госпожи Мадлен и лавку.

12. 11. Говорите, праздник?

Мадлен едва вынесла сборы на праздник — да что это такое, в самом-то деле!

Принцесса Катрин прямо с утра прислала некую госпожу Онорину — даму средних лет в идеально накрахмаленном чепце, её чёрные глаза на круглом лице смотрели строго и требовательно. Она оглядела Мадлен, будто Мадлен была куклой, позвала Одиль, привлекла ещё каких-то служанок и начала распоряжаться — ванну воды, принести то и это, и прочее.

Мадлен отмочили в нескольких водах — и просто в воде, и с каким-то молочком, и с травами, и она уже даже не понимала, с каким дьявольским зельем. Но надо отдать даме должное — она знала, что делала: кожа Мадлен стала необыкновенно мягкой, пахла приятно, а все лишние волосы всё равно что сами убрались. Тьфу, это-то зачем, там-то кто на неё вообще смотреть будет?

Потом Мадлен уложили на кровать, сказали закрыть глаза и положили на лицо пропитанную чем-то пахучим ткань, у неё даже голова заболела от запаха. Она попробовала сказать об этом госпоже Онорине — но та только отмахнулась, пройдёт, мол, ничего страшного. И потом ещё намазала чем-то лицо и отдельно — веки.

Кисти и стопы натёрли чем-то жирным, сверху замотали в ткань, снова велели лежать спокойно. И правда, толк был — размягчились все мозоли, тут их аккуратно и срезали. И поскребли пятки чем-то шершавым.

А потом стали издеваться над волосами. Чем-то намазали, накрутили на тряпки, завязали узелками и принялись сушить магически. Мадлен тоже так умела, очень полезно, потому что девочкам после купания проще как раз высушить волосы руками, чем просить их спокойно посидеть у камина и подождать, пока само досохнет.

Кажется, где-то в процессе разрешили поесть. А потом ещё девочки пришли с прогулки, и по команде госпожи Онорины их быстро переодели в красивые платья, хорошенько расчесали волосы и отправили к госпоже Шарлотте, которая взялась устроить развлечение для всех живущих во дворце детей. Обычно во время одевания кто-нибудь капризничал, не Аделин, так Шарлотта, а тут госпожа Онорина только глянула, и все капризы кончились, не успев начаться. Мадлен подумала: надо бы выучить такой взгляд, полезно.