– А теперь и умереть не страшно.

Это было последней каплей. Я чмокнул ее в щеку, шепнул «скоро вернусь» и вылетел из спальни. Одной рукой накидывая на ходу махровый банный халат, другой схватил трубку радиотелефона, торопливо набрал номер матери и спросил:

– Как долго ведет свою разрушительную работу этот твой яд?

Мать, не задумываясь, выпалила:

– Пока ядоноситель не заразит всех мышей или тараканов.

Я оторопел:

– При чем здесь мыши и тараканы?

– Ну как же, – поразилась мать, – они же мне надоели, сволочи. Лезут со всех щелей и особенно от соседей.

– Мама, я говорю про яд!

– И я про то же. Потравить бы их всех разом: и тараканов, и мышей, и соседей, чтобы не мешали мне жить. Но (какая беда!) ограничусь мышами. И тараканами. Соседей придется исключить. Из гуманизма к человечеству. А жаль.

Кто знает мою мамулю, тот понимает как далека она от проблем гуманизма. Видимо, понимая, что в голове моей назрел протест, мать пояснила:

– Понимаешь, Роби, это последнее изобретение науки. Яд со страшной силой влияет на генную структуру всех белковых образований.

– И как он влияет? – спросил я, заподозрив неладное.

– Лишает их этой, как ее… – Она растерялась: – Надо же, забыла…

– Репродукции? – покрываясь гусиной кожей, подсказал я.

– Точно, репродукции! – возликовала мать. – Представляешь, тот, который отравлен, не сразу умирает, а как можно больше заражает своих соплеменников, но те не умирают, а становятся стерильны. Фантастика! – непонятной радостью обрадовалась она. – Просто чудо: толпа мышей и тараканов вмиг разучилась плодиться.

Коротают свой век бездетными, а живут они недолго, я уже узнала. Мыши – три года, тараканы и того меньше. Так что скоро лишу способности размножаться всю живность в нашем районе!

«Но почему же ты начала именно с меня, своего сына?» – мысленно возопил я, нажимая на кнопку отбоя и бросая трубку на диван.

Непередаваемая боль разрывала грудь: мечтам о сыне конец! Не будет у меня ребенка! Я стерилен! Уже стерилен!

Катастрофа! Опять катастрофа! Сколько еще раз сегодня придется мне повторить это слово?

Я устремился в спальню. Нежности к Лидии как не бывало: душа – выжженная пустыня…

В ярости распахнул дверь и остановился. Замер. Окаменел.

Она лежала в неудобной позе: левая нога неестественно вывернута, рука заломлена за спину. Умерла!

Но перед этим успела… Да, сына не будет у меня.

Я метнулся к кровати, в нерешительности остановился и позвал (почему-то шепотом):

– Ли-да.

Она молчала. И не дышала. Я схватил ее руку: пульса не было. Склонился к груди – сердце не стучало. Умерла! Тогда я (счастливый) еще не знал, что это только цветочки – ягодки были впереди.

«Та-ак, – прошептал я, – в моей квартире труп, а былой решимости как не бывало. Что же делать? Что мне делать теперь?»

И в этот неподходящий момент раздался звонок в дверь. Я заметался: открывать или не открывать? Решил не открывать, но звонили настойчиво. Я решил одеться, вернулся в спальню, но обнаружил, что рубашка и брюки валяются на кровати, частично на них лежит покойница. Что-то помешало мне к ней подойти и выдернуть свою одежду. К тому же рубашка и брюки безнадежно помяты.

Я плотно прикрыл дверь спальни и отправился в прихожую прямо в банном халате.

– Кто там? – сердито спросил, напряженно всматриваясь в глазок.

– Это я, твоя сестра.

На пороге действительно стояла Кристина. Она, как всегда, была дорого и безупречно одета – этакая благоухающая фарфоровая статуэтка, безжизненно аккуратная. Все в ней комильфо, все согласно приличиям. На костюме ни пятнышка, ни складочки. Туфли блестят. Прическа: волосок к волоску. И лицо – посмертная маска Тутанхамона, гладкая и любезная. Уверен, час назад Кристя приняла душ, обновила косметику и поменяла прокладку – так готовятся к встрече с Господом.