Странно. Кто это такой отчаянный в пятницу вечером?

Но, когда вижу на другом конце зала аппетитную задницу практикантки Ласточкиной, просто прихожу в шок. Даже рот открываю от удивления.

Что она здесь забыла в такое время?

Зависаю на пороге, наблюдая, как новенькая, нагнувшись к коробкам, что-то усердно ищет, не обращая внимание ни на что вокруг.

На ней тонкий свитер под горло и обтягивающие джинсы, вроде все закрыто, но в тоже время все можно разглядеть.

Красивая девчонка, в который раз в этом убеждаюсь. Стройная, узкая талия, ладные бедра, длинные светлые волосы убраны в высокий хвост. Хорошо видно, что грудь там приятного размера. В голове сходу куча вариантов, что делать с такой красотой, но я их отметаю. Не вариант.

— Ты что-то потеряла? — нехотя подаю голос. Я же не маньяк, чтобы молча наблюдать.

Ласточка от неожиданности теряется и роняет стопку газет из рук.

— Боже, — хватается за сердце. — Вы меня напугали! Зачем так подкрадываться?

Алле, девочка! Это здание на какое-то время мое, где хочу там и подкрадываюсь.

Но я молчу. Выразительно выгибаю брови, давая понять своим видом, что начальнику такие предъявы не кидают. Она что-то о субординации слышала вообще? Невоспитанная маленькая зараза.

— Простите… — Ласточка понимает свою ошибку и резко тушуется. Отлично. — Я просто испугалась. Не думала, что в такое время еще кто-то остался.

— А что ты тут вообще делаешь?

Обычно практиканты так усердно не работают, она меня удивила.

— Лариса Николаевна попросила синхронизировать “Вестник” за прошлые годы, — девочка разводит руками, объясняя весь тот хаос, который она устроила. — Я хотела закончить один месяц, чтобы потом легче было. Чтобы не путаться и в понедельник продолжить.

— И на каком же ты месяце? — спрашиваю я, двигаясь в ее сторону. — Или проще спросить: за какой год ты взялась?

— Две тысяча восемнадцатый.

Боже. Старушка слишком буквально восприняла мои слова. Я сказал приобщить новенькую, а не похоронить ее юное тело под завалами бесполезных дел. Хотя тут такой бардак, а сейчас все вроде как должны оцифровать… кто-то же должен заниматься этой работой, ведь так? Зачем-то практиканты же нужны?

Но “Вестник”… мне ее немного жаль. Это поколение газеты не особо воспринимает. Представляю, как она мучается.

— Можешь идти домой, Татьяна, — устало потираю переносицу. — Сегодня пятница, никого уже в здании нет, кроме охранника. Тем более, на улице опять идет снег, не боишься вообще тут застрять?

Мой голос звучит спокойно, без каких-либо подколов в ее адрес, но Ласточка все равно краснеет и отводит глаза. Что-то новенькое, до этого она храбрилась и смотрела в упор, демонстрируя свое привелигированное положение.

— Не переживайте за меня, Владимир Александрович. Мне еще совсем чуть осталось и я уйду, обещаю.

Лучше бы ты вообще не приходила. Где ты только взялась на мою голову?

Надо уходить. Вот прямо сейчас. Но я как дурак, буквально прилипаю к полу и не могу сдвинуться в сторону выхода. Почему так хочется здесь остаться?

— Что это? — киваю на небольшой пикник на столе. Там чего только нет, от печенек, до каких-то разноцветных вкусняшек. Даже моя дочь уже такие не покупает, снова Татьяна удивила.

— Ой, это я просто ем… — спохватывается Ласточка, пытаясь все спрятать в бумажный пакет. — Простите, не знала куда это положить… Я все уберу. Не переживайте.

— Второе “не переживайте” за последние пять минут, мне стоит переживать? — усмехаюсь, укладывая пальто на спинку стула, но девочка еще больше напрягается.

Что с ней произошло за эти четыре дня, что мы не виделись? Это точно она? В голосе и действиях столько покорности, что даже как-то непривычно и странно. А еще этот взгляд… она что, стесняется меня? Здесь достаточно прохладно, тогда почему она вся красная, как спелый помидор?