— Почему ты позволила себе разговаривать с подружкой по видеосвязи? Напомнить тебе пункт из договора? — сходу набросился с укором. — Никакой видео и аудио съемки в пределах территории моего дома, — его ноздри широко раздавались, а в глазах сверкали молнии. — Никакой болтовни в рабочее время. Ты можешь открывать рот, только когда выходишь за ворота.

Приблизился на один широкий шаг и уперся злющим взглядом в мое раскаивающееся лицо. Это его накрыло гневом из-за самого факта звонка, а что, если он слышал все ужасные комментарии Софки?

— Мне очень жаль, — я взволновано увлажнила губы, проведя по ним кончиком языка. — Такого не повторится. Обещаю. Мы не затрагивали темы вашей семьи!

— Ложь, — безапелляционно отрезал.

Значит, слышал...

Суворов сделал еще шаг, подойдя ко мне почти вплотную.

— С какой стати я должен дать тебе очередной шанс? — понизив голос до рычания, «загнал» меня в ловушку. — Почему ты нарушаешь правила, Майя? Тебе такое нравится? С виду — божий прелестный ангелочек, а в душе — бунтарка?

Я прижалась спиной к поручню и обхватила пальцами металлические черные балясины, чтобы не свалиться замертво от аритмии.

Я собралась с духом и подняла голову, чтобы посмотреть в его бирюзовые глаза с коричневыми крапинками.

— Ты особенная, что ли? — с жесткой усмешкой бегло окинул меня высокомерным взглядом.

— Нет, — от страха пульс стучал в ушах. — Нет, Давид Дмитриевич. Пожалуйста, простите.

— Майя, — вздохнул Суворов и подался вперед, чтобы опереться ладонью о поручень. Я громко сглотнула, проследив за положением его крепкой руки в считанных сантиметрах от моей талии. Черт, как же жарко и душно стало. — Скажи, за кого ты меня принимаешь?

Я... что?

— По-твоему, я простак, который будет спускать малолетке с рук ее проступки?

Я заторможено покачала головой, не сдержавшись и опустив взор к надменным, бледно-розовым губам Суворова.

— Хорошо. Тогда избавься от беспечности, — он сделал небольшой рывок к моему лицу. Замер в волнующей близости, протяжно вдохнув через нос. — Иначе уволю.

Сердце пропустило удар.

— Я вас поняла, — не знаю, услышал ли он мой тихий лепет.

— Надеюсь, — Давид Дмитриевич не двигался, изучал пристально мое лицо, словно увлекательную скульптуру.

Я чуть отвернула голову, подставив под обжигающее дыхание мужчины щеку. Испугалась, что совершу какую-нибудь глупость... Его аромат — терпкий, цитрусовый, подчеркивающий северный нрав Суворова, — врезался в ноздри, и я сипло, очень тихо застонала от удовольствия.

— Я рассчитываю на твою благоразумность, Майя, — от того, как моя имя перекатывалось у него во рту, словно он распробовал его на вкус, я почувствовала прилив тепла к лицу.

Невыносимо... мучительно... жарко. То ли от резкого скачка температуры воздуха; то ли от Суворова, горячего сексуального викинга; то ли от раскаленного напряжения, тугого как натянутая тетива, сосредоточившегося между бедер.

Переминаясь с ноги на ногу от нарастающей пульсации в чувствительном бугорочке, трущегося об ткань бикини, я так хотела дотронуться до себя, чтобы унять сладкую истому. Но и шага в сторону сделать не решалась без разрешения Давида Дмитриевича.

Его внимательный взгляд опустился ниже моих ключиц, и я вовсе перестала дышать, когда мускулистый блондин заострил внимание на ложбинке. Суворов не смотрел... он глазами пожирал мои груди.

— Майя, — произнес с рыком, словно изнуренный длительной жаждой путник.

Сократил расстояние между нами. На сантиметр. И еще на один. И еще. Пока не подобрался к моему рту и вдруг остановился в миллиметре. Наполнил легкие воздухом, соприкоснувшись тканью светло-бежевой рубашки с моими торчащими вершинками.