Выглядело завораживающе.

Мы разместились в имитированных кабинах небольших, но очень современных челноков. Здесь было все как в рубке управления халкотом, только меньше места и функций. Челноки не могли менять конфигурацию, скручиваться, раскручиваться и «глотать» корабли поменьше.

Я поправила серьгу-экт на ухе. И тотчас туда полились объяснения.

Поначалу мне было дико сложно привыкнуть: куда нажимать и как быстро. Иной раз приходилось работать на пульте управления почище, чем на клавиатуре компьютера.

Но я упорно продолжала. Внимательно слушала Эра. А он так объяснял, что впору было брать его в ВУЗ на ставку.

Если я ошибалась, не досадовал, мягко успокаивал: дескать, пробуй еще, и у тебя непременно получится. Он оказался учителем от бога!

Наконец, стало получаться.

И… началось настоящее веселье.

Мы будто неслись по просторам Галактики. Огибали звезды, планеты. Эр обгонял, я рвалась следом, делала вокруг него петли, вырывалась вперед. Кричала:

– Ю-ху! Я его сделала! Сделала!

Хотя в душе понимала – «сделать» Форенса на «полях космоса» – тоже самое, что победить гроссмейстера в шахматы. Пока не поддастся – это совершенно нереально.

Но было просто… невероятно.

Это ощущение полной свободы в бескрайнем черном океане Галактики. Чувство скорости на висках… Такого в халкоте не испытаешь. Там движение совершенно не чувствуется.

Обгон, вираж, крутое пике. Снова обгон. Попытка добраться до Эра, который воспользовался хитростью и опять вырвался вперед.

Я кричала, визжала, улюлюкала! Я напевала, читала стихи и шутила!

Не помню, когда в последний раз я нечто подобное чувствовала…

Пожалуй, разве что на катке. В детстве, на одной из земных улиц.

Когда летишь наперекор ветру, в волосах запутываются снежинки, в душе – только свобода и ожидание лучшего. Когда ты еще совершенно лишен этого гнетущего, черной тучей накрывающего вдруг знания: все проходит, и ничего не поделать. И самое восхитительное, самое прекрасное однажды сменяется чем-то значительно худшим.

Когда родители рядом, и кажется – они вечны и никак невозможно иначе! И также вечен твой детский кураж, восторг искристого праздника жизни. Который, словно первый твой фейерверк, ты уже никогда не забудешь…

Когда я уставшая, довольная остановилась, Эр был уже рядом. И ждал.

Такой взбудораженный нашей гонкой: на драйве, на полном, пьянящем кураже. Такой… возбужденный, дурной, весь во власти первобытных инстинктов.

Мне так нравилось, как я на него действую.

Ноздри раздуваются, грудь ходит ходуном. Волосы аж слегка вздыбились.

– Ты моя! – рычит Эр и опрокидывает меня на кресле в положение лежа.

Срывает одежду, начинает целовать, гладить и ласкать с поспешностью того, кто уже просто на грани.

– Артархх! Вот что ты со мной делаешь? Я ведь военный! Я легко обхожусь…

– Да? Что-то мне незаметно! – играя очевидным свидетельством его возбуждения, со смехом произношу я.

Эр задыхается, захлебывается, вздрагивает.

– Что… ты… делаешь? Я хочу быть нежным… заботливым…

А я продолжаю дразнить его, гладить самые чувствительные зоны. Я очень хорошо знаю, как это. Я знаю его тело вдоль и поперек. Я и его знаю до самого донышка.

Эр рычит, вздрагивает снова, по его телу проходится крупная волна. Муж выдыхает и недовольно пыхтит.

– Ну вот зачем ты так? Я же не могу терпеть…

– А ты не терпи!

Он усмехается: немного порочно и очень довольно.

Вытирает своей одеждой свидетельство того, как не мог вытерпеть мои ласки и напористо со мной соединяется.

И… кажется, мы опять летим на симуляторах космических челноков. Свобода, удовольствие, сладкое предвкушение… Кровь снова бурлит и пенится чистейшими, мощнейшими эндорфинами. И никаких препаратов не надо. Мой препарат – мой муж – Эрделл Форенс.