Мой муж и правда красив. Наверное, именно поэтому мне было достаточно легко целоваться с ним на людях. Боюсь представить свое отвращение, подсунь мне отец кого-нибудь абсолютно непривлекательного.

— Да, я главный виновник, — соглашается Вадим, улыбаясь матери, будто не замечая ее тона. — И на правах главного виновника, я намереваюсь украсть Илону. Прошу нас извинить, — несильно берет меня за локоть и вместе со мной отстраняется.

На самом деле я очень даже не против уйти. Не до непринужденных бесед мне с подругами. Нахожусь в каком-то подвешенном состоянии, которое разрешить может только он.

Я уже знаю, что он намерен сообщить мне что-то ужасное; что-то такое, чего я не смогу забыть и пронесу через всю свою жизнь. Но при этом, должна заметить, Вадим дает мне выбор. Я могу отказаться от правды. Вообще ее не знать. И если еще час назад я рьяно хотела эту правду, то сейчас задумываюсь о том, что лучше мне не погружаться в грядущий ужас.

Что мне на самом деле нужно? Знать, когда все это закончится. Только это и нужно!

Если я получу эту информацию, то смогу вполне потерпеть, особенно при условии, что буду жить обычной жизнью, которую он мне уже пообещал. Я буду занята учебой, подругами, любимой литературой. Время пролетит незаметно.

Сейчас я почему-то начинаю смотреть на все с трезвой головой. Вадим и правда не жестит. Ему, по сути говоря, нужна моя помощь, пусть я пока и не знаю какая. Да, он не по моей воле меня во все это втянул, но ведь после всего этого у меня есть реальный шанс начать новую жизнь. Он пообещал сделать так, что я больше не буду нуждаться в отце. А я очень этого хочу.

Вадим ведет меня обратно в наш уголок, но тут откуда ни возьмись появляется мой отец, преграждает нам путь.

Смотрю на него со всей неприязнью всего секунду, после чего отвожу взгляд. Пускай с мужем моим говорит. Со мной ему не о чем говорить. От мысли, что я еще не знаю об отце какой-то гадости, моя злость на него только усиливается. Но я по-прежнему не хочу ничего знать. Не хочу узнавать, каково это разочаровываться еще сильнее.

— Извините меня, — сухо. Ему, должно быть, все это унизительно. Вадим младше его, в сыновья ему годится, а он вынужден перед ним пресмыкаться. Сам себя в такое положение загнал. — Но мне нужно поговорить с тобой, Илона. Наедине.

— Нет, — бескомпромиссно от Вадима. — Говорите, что вам нужно при мне.

Ну вот. Маски окончательно сброшены.

— Почему? — непонимающе хмурит брови отец.

— А что такого вы хотите ей сказать наедине, чего мне не стоит знать? Собрались попросить прощения у дочери?

Отец впадает в откровенный ступор, даже не моргает. Он возмущен, зол, но при этом четко понимает, что сказать ничего не может своему так называемому зятю.

— Что ты от меня хочешь? — встреваю.

— Хочу кое-что обсудить с тобой, как с дочерью.

Звучит короткий саркастический смешок Ветринского.

— Я не хочу ничего обсуждать, — чеканю. — Мы все уже обсудили. Хватит тебе уже вести себя так, будто я ничего не знаю и не понимаю. Разве по условиям договора ты не должен забыть обо мне?

— Жестокая ты стала, — выплевывает отец. — Я же для тебя… — не договаривает, чуть оттягивая галстук вниз. — Ладно. Если ты сейчас не готова к нормальному разговору отца и дочери, то я подожду, — вздергивает подбородок и кидает очень недобрый взгляд на Ветринского. — Я уже уезжаю, — срывается в сторону.

Мы оглядываемся, смотрим ему в спину.

— Долго ждать ему придется, — произносит Вадим, провожая отца взглядом.

Это точно. Возможно и не дождется. Не знаю, что такого должно произойти, чтобы я его поняла.