Дабы присвоить себе его земли и богатства, Маргариту обвинили в прелюбодействе и принудили уйти в монастырь. Его двухлетнего сына Яноша объявили зачатым вне брака и не только лишили наследства и титулов, но и убили. Дочь Елизавету, едва ей исполнилось шестнадцать – насильно выдали замуж за мерзкого старика, который довел её до сумасшествия.

Хотя прямой вины Микаэля в том, что его семью постигла столь печальная участь – не было. Всё же он был виноват как в том, что бросил их на произвол судьбы, так и в том, что забыл о них почти на пятнадцать лет.

Он мог бы оправдать себя тем, что ему не откуда было знать о том, что его родственники окажутся настолько алчными. Вот только то, что случилось с его женой, случалось с очень многими оставшимися без защитника или покровителя вдовами. У Маргариты покровителя не было. Она была верной и любящей женой. Если бы был жив её отец, император священной Римской империи Людовик IV, то, разумеется, для неё и её детей, всё сложилось бы иначе, потому что у них был бы защитник. Однако Людовик IV на тот момент уже семь лет как умер.

Что же касается Микаэля, то первые пятнадцать лет своей новой жизни в качестве бессмертного кровопийцы он провёл в бесконечной вакханалии, наполненной праздником наслаждения и любовных утех. Когда же он наконец-то вынырнул из вечного праздника и вспомнил о своей семье…

Было уже поздно. Он опоздал на пятнадцать лет, чтобы спасти жену от бесчестия, на четырнадцать лет, чтобы спасти жизнь сыну и на шесть лет, чтобы спасти рассудок дочери.

Жестокая судьба, постигшая его жену и детей, потрясла Микаэля настолько глобально и необратимо, что он изменился буквально в одно мгновение.

Из бесцельного и радостно наслаждающегося прожиганием вечной жизни повесы – он превратился в вечного, самоприговоренного мученика. Мученика, презирающего и ненавидящего себя. Мученика, вина которого столь огромна, что её невозможно искупить смертью. Мученика, который должен жить лишь для того, чтобы вечно помнить свою вину. И вечно пытаться её искупить.

Джил Микаэль тогда ещё ни в чём не винил. Только себя. И когда он принял решение отказаться от неё, то наказывал исключительно себя.

Он не просто боготворил её, он был совершенно зависим от неё. Она была необходима ему больше чем воздух, чем кровь…

Если без крови – он всего лишь медленно слабел и усыхал, то без Джил он в буквальном смысле сходил с ума. Его тяга к ней была почти непреодолимой. Он совершенно не представлял, как будет жить без неё. Как проживёт хотя бы одну ночь без неё…

Однако решимость Микаэля наказать себя всё же оказалась сильнее.

Джил же восприняла его жертву, как повод избавиться от неё. И потому пообещала, что она не успокоится, пока не заставит его горько пожалеть о том, что он посмел её бросить.

Микаэль и по сей день не знал, была ли Джил всегда безумной или таковой её сделали оскорбленное достоинство, уязвлённая гордыня и жажда мести… Только тело и разум нежной, трепетной и беззаботной шестнадцатилетней английской принцессы, которую он боготворил, окончательно и бесповоротно заняла злобная, безжалостная, кровожадная и расчетливая вампиресса.

– Я не ослышалась, вам было только семнадцать? – голос Сандры Купер вырвал Микаэля из мрака воспоминаний. – Но в таком случае сделка, которую вы заключили и с мистером Майнингом и отцом Джил не может считаться законной!

Сторм закатил глаза и с явным одолжением в голосе изрёк. – Мисс Купер, да мне было только семнадцать. И деньги были мои. Тем не менее, всё было законно, потому что компания «Сторм Энтерпрайз» тогда принадлежала моей бабушке Анне-Марие Сторм. И Люк, которому, кстати, тогда уже было целых совершеннолетних двадцать четыре года, может это подтвердить, – иронично закончил вампир и перевёл взгляд на друга. В ответ на который тот сделал шутовской реверанс.