— Прощайте.
Приняв вид стоика под ударами судьбы, виконт низко поклонился.
— Я буду верить, Кристин. И молиться, чтобы ваш разум развеял злые чары.
И он медленно, всем своим видом показывая, что ждёт оклика в спину, удалился.

***

Когда стих шорох гравия под чужими сапогами, когда стук на самой грани слышимости возвестил, что дверь в оранжерею закрылась, я без сил опустилась на скамейку. Как марионетка, у которой подрезали ниточки.
«Кто я?»
Это не безумие, не морок: странные слова, необычные вещи, непривычная одежда — такое не выдумать. Это просто…
«Другая я? В другом месте. Но, — к горлу подкатила тошнота, — с похожей судьбой».
И похожим человеком в мужьях.
«Значит, виконт и здесь прав? Геллерт тоже виновен в случившемся со мной и ребёнком?»
Меня затрясло так, что зубы застучали. Получается, и всё остальное, сказанное д’Аррелем, правда?
«Но бежать? Куда, к кому? — скрючившись на скамейке, я сжала голову ладонями. — Позволить виконту спасти себя, заплатить требуемую им цену и что? Точно так же до конца дней жить с нелюбимым?»
— Госпожа? С вами всё хорошо?
Дёрнувшись, как от удара, я вскинула глаза на незаметно появившуюся Лидию. Прочла на её лице тревогу и желание помочь и не сдержала горькую усмешку: хотя бы здесь искренность без подвохов.
— Нет, — это был голос старухи, а не девушки, ещё не перешагнувшей рубеж двадцатилетия. — Со мной не хорошо. Проводи меня в мои комнаты.
— Конечно, госпожа! — камеристка поспешно подставила плечо, помогая мне подняться. — Обопритесь на меня, вот так. А теперь осторожненько…

Мы не вышли, а почти выползли из оранжереи. И хотя я старалась не сильно висеть на Лидии, судя по её сопению, вести меня ей было нелегко. Худо-бедно мы добрались до лестницы, и тут случилось непредвиденное.
— Что здесь происходит? Кристин, что с вами?
Геллерт. Ну почему он так не вовремя вернулся?
— Немного не рассчитала силы, — я смотрела точно на овальный радужный камень в бледно-золотой оправе, украшавший его жабо. — Отдохну, и всё пройдёт.
— Ясно, — тон у Геллерта заметно помрачнел. — Лидия, посторонись.
Он попытался занять место камеристки, но я с неожиданной для себя энергией отпрянула:
— Не трогайте меня!
И сразу же почувствовала прилив вины — ну зачем, да ещё на глазах у служанки? Сдавленно пробормотала:
— Простите, — однако вторую попытку Геллерт не предпринял.
— Ничего страшного, — голос его звучал ровно, но я чувствовала, что он уязвлён. — Лидия, помоги госпоже княгине дойти до её комнат, а затем принеси ей укрепляющий отвар.
— Да, монсеньор, — послушно ответила камеристка. — Идёмте, госпожа.
И может быть, мне послышалось, но в её тоне была спрятанная за заботливостью нотка осуждения.

***

Когда мы, наконец, добрались до княжеских покоев, изрядно утомившаяся Лидия помогла мне снять платье и улечься в постель. После чего, сдув со лба выбившийся из гладкой причёски локон, сказала:
— Сейчас я принесу отвар, госпожа. Но, может, желаете ещё и поужинать?
— Нет, — мне становилось плохо от одной мысли о еде. — Только отвар, а потом я буду спать.
— Как прикажете.
Служанка оставила меня одну, правда, ненадолго.
— Вот, госпожа, — мне помогли приподняться и поднесли к губам кубок.
— Так скоро? — невнятно спросила я, отхлёбывая горькое питьё. Какой же всё-таки мерзкий вкус! Даже кажется, будто по-другому мерзкий.
— Я встретила Жюли, она как раз несла для вас лекарство по приказу монсеньора.
Геллерт о чём-то попросил Жюли? Впрочем, почему бы и нет. Она такая же прислуга, как все остальные.
Я мужественно допила отвар и улеглась обратно на подушку. Руки и ноги налились неподъёмной тяжестью, в глаза как будто всыпали по горсти песка.