Словом, к обеду я отмыла зал. С меня сошло семь потов. В таверне пахло чистотой и влажным деревом. Чистая, словно новая посуда, была расставлена по полкам.

А я так и не придумала, что делать.

Признаюсь, меня охватило отчаяние.

Я очень устала, спать хотелось, руки тряслись. Если я так буду каждый день урабатываться, то о какой подработке может идти речь? Нет, не смогу…

От отчаяния и злости перешла снова на кухню, принялась драить шкафчики и всякие банки из-под специй.

Вот ведь тоже задачка! Сливки эти!

— А что, — робко предложила я, — если шкаф желания выполняет? Ну, вот со сливками же сработало! Шкаф, дай мне денег, что ли!

Я открыла дверцу.

Ничего там не было. Мокрые полки и рядок стеклянных банок.

— Ну, ладно, — проворчала я, закрывая дверцу. — Не просто денег! Двенадцать серебряных мне надо! Давай!

Я зажмурилась, досчитала до ста, открыла глаза, распахнула дверцу, и…

Ничего.

Пусто.

— Ну, я же не сумасшедшая, — чуть не плача, пробормотала я. — Сливки были, это точно! Я помню, как лила их в котел, как размешивала! Ну, что тебе стоит, шкаф?!

Нет, может, я все же чокнулась? Стою, со шкафом разговариваю… Денег у него прошу…

Даже банкомат так просто денег не даст! Там карта нужна.

А тут шкаф с дохлыми мухами.

Я захлопнула дверцу шкафа, прислонилась к нему пылающим лбом и задумалась.

Неужто нет выхода, и придется воспользоваться щедрым предложением Карла? Заставить мальчишку надрываться на двух работах? Нет, конечно, я б его прикрыла тут, в таверне. Все дела б за него делала. Дрова вон рубила б! Но он, такой худой и хрупкий, долго ли продержится?

Он вечно голоден.

Недоедает, наверное, со смерти матери. А может, папаша его не кормил и во время ее болезни. Как давно Карл видел мясо?

Наверное, очень давно.

Нет, если б он регулярно хорошо питался, тогда силенок у него было б побольше. И тогда можно было б принять его помощь. И не стыдно. Но его надо откармливать полгода, прежде чем он хотя б на человека станет похож.

И то — одним только чистым мясом.

Например, окороком. С хлебом и с теми же самыми сливками.

Воображение тотчас нарисовало мне морозный парок в холодильнике, где на огромной фарфоровой тарелке лежал копченый свиной окорок, перетянутый крепкими нитками.

Он соблазнительно пах копченостями, дымком и травами. Шкурка у него была темно-коричневая, жёсткая. Под ней — тонкая прослойка нежного сальца, кое-где сварившегося до холодца.

А само мясо, сочное, со слезой, розоватое к середине, прозрачное, если его нарезать тонко-тонко, пахнет неповторимым запахом коптильни, дыма, чеснока. Его можно разобрать по волокнышку, тоньше нити. И бутерброд с ним будет такой вкусный...

В лоб мне пахнуло холодом, и я даже вздрогнула.

— Что за черт? — пробормотала я, отчетливо уловив характерный запах холодильника и услышав звук работающего компрессора.

Распахнув шкаф, я не поверила своим глазам.

За деревянными дверцами шкафа действительно был холодильник.

И посередине него стояла тарелка с окороком!

А на боковой полке опять-таки нужные мне сливки…

За моей спиной раздался грохот.

То Карл уронил на пол принесенный бутыль с самогоном, увидев разверстые врата рая — холодильника.

Разумеется, бутыль он разбил.

Но изумление его было столь велико, что он даже не испугался гнева отца.

— Это… — бормотал он, указывая дрожащим пальцем на свет, исходящий из холодильника. — Это…

— Ты видишь то же, что и я? — осторожно спросила я. И покосилась на окорок.

— Чудо! — прошептал Карл.

Ага. То есть, я не сошла с ума. И сливки мне не привиделись.

Как, впрочем, и сбившая меня машина… К сожалению.