Папаша Якобс был доволен.

Кажется, он доел остатки чечевичной похлебки. Его щетинистая физиономия была испачкана оранжево-желтым, словно он ел, опустив лицо в миску. Как свин.

Он чавкал и пальцем отирал остатки супа со стенок миски. А потом отправлял их в рот. Фу.

— Любой человек жаждет вернуть утраченную свободу, — как можно тверже произнесла я, смело глядя на папашу Якобса.

— Я взял тебя не для того, чтоб выпустить волной пташкой в свет! — сердито ответил он, отирая грязную руку об живот. — Ты видишь, что здесь все в упадке? Женской руки тут не хватает! Нужно все отмыть, привести в порядок!

— Отмою, —не моргнув глазом, ответила я.

— Но это еще не все! — желчно продолжил старикашка. — Помимо уборки еще готовка… Ты, стало быть, хорошая стряпуха?

— Лучшая в городе, мастер Якобс, — не моргнув глазом ответила я.

— Значит, деньги не украла, а заработала, гхм, — похоже, паранойя Якобса поутихла. Он отведал моего супа и поверил, что заработать я и вправду могу. — Значит, так. Хочешь на свободу усвистать? Изволь! Кроме ежедневной работы здесь верни мне потраченное на тебя на торгах — пару серебряных. Да содержание твое, еще пару, да кров над головой, да… словом, дюжина серебра!

У меня в глазах потемнело. Дюжина серебряных! Это где ж их взять!

— Ну, еще перемыть тут все, перечистить, — продолжал папаша Якобс. — Ну, чего встала? Быстрее исполнишь все, быстрее освободишься! За работу давай принимайся, лентяйка!

Он обернулся к Карлу, покопался в кармане грязных штанов и вынул пару монеток.

— Живо тащи мне самогону! — рявкнул он на сына, кинув ему деньги. — Да смотрите мне! Ужин погано приготовите — шкуру спущу с обоих!

И, шаркая ногами, побрел в свою комнату.

Вот же жадный старикашка! Уборка, готовка, и прочие услуги

Двенадцать серебряшек, двенадцать! Откуда столько взять?!

Положа руку на сердце, это было чересчур много.

На десять серебряных можно было купить маленький, но приличный домик. На оставшиеся два — корову или пару молочных коз. Молоко продавать, уже с голода не помрешь.

Откуда бы мне, несчастной служанке, столько денег взять?!

И утащить у папаши Якобса не получится. Он прекрасно считал. Он знал, сколько лесорубов к нам заходит, мог посчитать, сколько они денег оставят. Да еще и дрова… по дровам тоже мог определить, сколько гостей заходило.

Вот как тут заработать?!

— Не грусти, — робко ободрил меня Карл. — Я тут подумал… Ты права. Если я устроюсь к кому-то работать, ну, например, на ночь, то мы сможем набрать нужную сумму.

Я обняла Карла, чуть не расплакавшись.

— Добрый ты человек! — прошептала я. — Но ты итак устаешь. Не нужно еще больше тянуть из себя жилы. Нет; я что-нибудь придумаю.

— Да что ж тут придумаешь, — произнес Карл, тяжело вздохнув.

— Моя забота! — ответила я. — Ну, беги за самогоном! Нам бы отдохнуть немного, а потом ужин готовить. И лучше бы чтоб папаша твой не стоял у меня над душой!

Карл ушел, а я налила в ведро воды погорячей, взяла щетку и принялась убираться.

Ведь лучше всего мне думалось, когда я работаю. Тогда излишняя энергия, подогревающая мне котелок до состояния закипания, уходила в движения. И думалось продуктивнее.

Таверна, и верно, была закопчена и засалена донельзя. Я яростно терла и терла стены, собирала грязную воду, текущую по дереву, и снова принималась шоркать щеткой.

Вымела всех невинных пауков вместе с их паутинами из углов — извините, ребята, вам тут не место!

Отскоблила столы и лавки, окатила их кипятком. Миски и чашки замочила в бадье со щелоком. С пола отскребла грязь, яростно работая щеткой. Да так, что на мокрых досках ни песчинки не осталось.