Мои глаза полезли на лоб от страха и ужаса. Если эти сплетни доползут до дворца, то инквизитор вернётся по мою душу.
— Господин Рихтер, думаю, что у меня была кома. Летаргический сон, как там это состояние называют. А эти простые люди не разобрались и испугались. Разве может ожить мертвец?
Начинаю лепетать, испуганно хлопая ресницами.
— Не может! Но я бы хотел вас ещё раз увидеть, через неделю.
— Это вряд ли, у меня через неделю не будет средств на врача. Спасибо большое, буду признательна, если вы напишете, что я нормальная, не ведьма, и не умерла.
— Не беспокойтесь. Моё заключение оправдает вас в глазах общественности. Так и напишем, кома, потеря памяти вследствие падения и удара головой. После переохлаждения воспаление дыхательного горла и лёгких. Всего хорошего, удачи!
Проговорил и, не дожидаясь от меня ответа, вышел. А я осталась гадать, поверил он мне или всё же я действительно умерла. Так вот почему ко мне не пускают Линду, и все как-то странно смотрят, словно я зомби. Но я же реально живая. Руки тёплые, личико румяное, глазки сияют. Что им ещё надо?
Через полчаса я услышала, что от замка отъехала карета. Но Бишоп остался, проводил врача, забрал у него «справку», что я вменяемая, живая и вернулся в мои покои.
— Аннабель! Вы спите?
— Нет, я страдаю! Всё складывается наихудшим образом, — мой стон заставил Ричарда улыбнуться.
— После визита Рихтера вас не должны беспокоить. Однако, что меня удивляет в этом послании, это новость о помолвке нашего герцога и королевы. Это как снег на голову посреди лета.
— Так это наш герцог, я и забыла его имя! А расстроилась только из-за того, что меня выселяют.
— Но такой приказ может отдать только сам Эдуард фон Рэндорфф, но мне об этом он не сообщал, даже намёка не было.
— Об этом упоминал Фредерик, что письмо герцог отправил секретарю Её Величества. Но почему не вам? — вновь перечитываю послание.
— Это очередные нападки королевы. Она хочет вас выкинуть из замка до возвращения герцога.
— Да зачем ей это надо? Она же получила все: Фредди, Эдуарда, как его …дорфа, корона, власть, красота и богатство, чего ей ещё надо? Мою голову на подносе? — мой голос срывается на хрип, самое время пить настойку, желательно с коньяком. Но я укрываюсь теплее, слёзы текут из глаз. Ненавижу несправедливость.
— Видите ли! Был как-то неприятный инцидент, с которого всё началось, я знаю только в общих словах.
Он проговорил это смущаясь, похоже, что о давнем событии не принято говорить.
— Ой, Бишоп, не томите!
— Два, кажется, года два назад на зимнем балу кто-то придумал шарады, и мужчинам предложили отдать за поцелуй молоденьких девиц некую сумму на благотворительность, так сказать! — Ричард снова смешно замялся, не зная, как продолжить. Понимаю, что в его понимании это событие выглядит непотребно, поцелуи не продаются, женщины из высшего общества не торгуют собой, даже ради благотворительности. Пауза затянулась…
— И-и-и-и-и-и? — начинаю сердиться я, потому что дышать трудно, и сердце в груди на разрыв колотит.
— Наш герцог предложил сто кронсов, другой барон двести, и так дошли до пяти тысяч! За ваш поцелуй, наш герцог отдал цену богатой кареты и пары лошадей. А за поцелуй королевы кто-то заплатил всего двести кронсов!
— А-м, ам-м! — проскулила я и попыталась вдохнуть, но не смогла, из глаз слёзы, из горла хриплый кашель, руки трясутся. А ведь кто-то говорил, что мы с герцогом ненавидим друг друга?
— Вам плохо!
— Выпить…
— Коньяк? — шепчет Бишоп.
— Хотела воды, тащите коньяк, но себе, а мне компот Матильды выпью лекарство, голова взрывается от этой новости! Не всё потеряно! Друг мой! Если поцелуй так дорого стоит, то что он предложит за девственность? — мой победный хрип добил бедного Бишопа, он сел на край постели и, кажется, отключился, как робот пылесос, недотянувший до зарядки… Какие, однако, мнительные в этом мире мужчины…