Спустя две недели срок пребывания в карцере продлили. Нам выкручивали руки. Я не знала, кто это был. Мерила шагами квартиру в домашнем заточении и думала, пытаясь разобраться.

Маленькому Эмилю стукнуло девятнадцать недель и он вовсю резвился в животе, а его отец все еще оставался в тюрьме. Бестужев грезил о кровной мести за своего сына. Мог он упечь Эмиля, если руки коротки с ним расправиться? Мне некого об этом расспросить. Андрей знал их семью, но как с ним связаться? Брат Эмиля, который на Бестужева работал, исчез, когда его отпустили.

Возможно, это сделал Воронцов. С ним после того звонка я не разговаривала.

Прятаться дома было невмоготу, но другого варианта не было. Надеюсь, постоянный страх и заточение не отразятся на ребенке. Вдали от мужа я бы волновалась сильнее. Пока я ждала новостей от Эмиля, его группировка медленно погибала. Оставшись без вожака, они стали мишенями. Каждую ночь кто-то умирал. Со мной остались несколько охранников и адвокаты, остальных добивали по одному.

Из уважения к Антону я попросила спрятать его девушку. Не хочу смотреть ему в глаза, если с ней случится то же, что со мной. Это все, чем я могла помочь.

В девятнадцать с половиной недель я выбралась к врачу.

Со мной были водитель и охранник. Настроение паршивое, откинувшись в кресле, я тяжело смотрела на проплывающие виды, пальцем касаясь кольца. И вдруг осознала, что смотрю в окно с такими же презрением и усталостью, как Эмиль.

Одна. Одиночество – это вакуум. Раньше я чувствовала его иначе. Оказалось, когда рядом никого нет, ты попадаешь в пустоту без мыслей и слов.

Джип притормозил рядом с больницей, охранник выбрался наружу. Я выждала и направилась следом, но не успела войти в стеклянные двери. Навстречу вышли трое. Высоких парней в кожаных куртках я не знала, но смотрели они на меня, словно стая шакалов.

Водитель за рулем, а они совсем рядом. Мне ведь немного надо. Хватит и одного удара. Я прикрылась, пытаясь спрятать выступающий, но еще незаметный под свободным платьем живот, и попятилась к машине.

– Попалась, сучка! Тебе просили передать, – он наматывал на кулак эластичный бинт, словно боялся оставить следы или запачкаться моей кровью.

14. Глава 14

Передать.

Как письмо или открытку, но это предупреждение другого плана. Отступая, я спиной налетела на джип, краем глаза заметив, что водитель остервенело рвет дверь, пытаясь выбраться, прикрыть. Из дверей выбежал охранник и бросился к нам. Рубашка на груди была в крови.

Оба не успевали, а мне больше некуда отступать. Открытой спиной я прижалась к раскаленному июльским солнцем борту. Крест-накрест закрыла живот руками и присела, пряча самое драгоценное – своего ребенка.

«Только бы в лицо!» – успела подумать я. Кулак со всей силы впечатался в борт джипа рядом с моей головой, проминая кузов с громким треском.

– Поняла, сука? – наклонившись, прошипел он в лицо.

Моего охранника перехватили у дверей. Со стороны все невинно – они сошлись лицом к лицу, но его явно встретили стволом в грудь, судя по напряженным фигурам. Второго заблокировали за рулем.

Дрожа, я пыталась втянуть живот и отвернуться. Беременность полностью лишает маневра. Беременная женщина – не боец. Он замахнулся снова, но теперь открытой ладонью. Сейчас точно получу по лицу…

Неожиданно к нам подвалили слева.

– Что за дела? – руку перехватили. – Ты что творишь!

Не давая опомниться, следом прилетел удар, и нос парня слабо чавкнул. Напавший попятился, согнувшись и гнусаво ругаясь матом сквозь кровь.

Боковым зрением я видела мужчину, но не поняла, кто это, пока он не встал между нами. Пользуясь передышкой, я сноровисто влезла в джип и захлопнула дверь. Подоспел водитель, я наблюдала за разворачивающейся на крыльце клиники драмой. Перед джипом ходил брат Эмиля, пререкаясь с моей охраной и теми парнями. Живот ритмично сжимался и ныл, по лицу текли горячие, быстрые слезы обиды и страха.