«Черт, - только и подумала я. – Ну почему я не проспала до заката?».

 Очень медленно, стараясь не шевелить плотный брезент, начала разминать сначала пальцы рук, затем принялась тереть кожу до локтя и выше. Кровь зациркулировала с явной неохотой, и под кожу словно вогнали сразу множество иголок. Я стиснула зубы и принялась тереть уже ноги. Сначала подогнула одну к животу, привела в относительно нормальное состояние, затем вторую…

 Как же я ругалась про себя! И мысленно решила, что, если получится добраться нераскрытой до стоянки, обязательно сменю телегу. Найду что-то более удобное. Где можно будет хотя бы время от времени шевелить несчастными конечностями.

 Еще через час зверски захотелось есть. В котомке за спиной были и хлеб, и сыр. Но снять ее незаметно не получится. Для того, чтобы стащить лямки со спины, надо перевернуться. А это провал. Те четверо, что следуют за телегой, обязательно заметят меня. Так что, придется ждать.

«Эрлин, ты идиотка!» - похвалила себя. Вот почему я не подумала о том, что захочу есть? Нет, определенно, мне надо продумать дальнейший план действий, иначе сама не выдержу и выпрыгну из телеги, как черт из табакерки. Даже представила себе это зрелище. Вот уверена, сделай я так, солдаты перепугаются не на шутку.  Воображение нарисовало мне неприятную картину. Вот я выпрыгиваю, и кто-то из солдат вскидывает арбалет. Или, как капитан, бросает в меня метательный нож.

- Брр, - прошептала. Все же иногда иметь живое воображение очень плохо.

 Ближе к закату появилась еще одна насущная проблема. И тут я поняла, что мысли о еде и о том, чтобы разминать суставы просто сказка в сравнении с тем, как мне хотелось посетить ближайшие кустики. Даже один вид деревьев, иногда попадавший в обзор во время поворота телеги, заставлял скрежетать зубами и прижимать руки к животу. А день, как назло, никак не желал заканчиваться. И обоз, вот же гады выносливые, продолжил ехать дальше, не делая остановок.

 В тот момент, когда я уже было решила, что плюну на все и выберусь наружу, в воздухе прозвучал уже знакомый зычный голос, скомандовавший привал. Телега остановилась, а затем, постояв с минуту, снова дернулась и покатила в сторону от дороги. Вожделенные кусты стали так близко, что я едва не взвыла, глядя на них и понимая, что еще некоторое время не смогу выбраться из своего укрытия.

 За телегой раздавался шум. Голоса мужчин, обсуждавших обустройство лагеря. Топот копыт, шорохи, стук, редкие крики и короткие приказы. Темнело так медленно, что я, глядя на угасающий свет солнца, почти плакала. Чувствовала, что еще немного и выпрыгну. Как есть, выпрыгну. Но судьба снова смилостивилась. Когда над землей опустилась тьма, я решилась. Благо, показалось, что рядом с телегой, кроме лошадей, никого нет. Приподняв немного брезент, навострила уши, надеясь услышать голоса или шаги. И снова ничего. Тогда я принялась выбираться, почти ползком. Едва не упала на землю, успев лишь в последний момент перенести вес на правую ногу. Выбралась и снова замерла, оглядываясь по сторонам, сжавшись в комок и готовая нырнуть под телегу в случае опасности. Тело казалось ватным. Я почти не чувствовала рук и ног, не говоря уже об остальных частях тела. Когда поняла, что поблизости нет никого из солдат, попыталась встать. Ближние кусты манили так сильно, что я готова была выть от нетерпения. Встать не получилось. Несколько утомительных часов без движения превратили меня в слабое нечто и тогда я поползла на карачках. Каждое движение отдавалось болью, но боль меня радовала. Я понимала, что начинаю оживать.