Женщина под его руками дрогнула, а затем будто обмякла и он закрыл глаза, считывая ее видения. Начал с последних и не ошибся, увидев сестру.

 Вот она стоит на пороге, вот сбрасывает капюшон и обнимает старуху. Дальше видение пошло размытым. Стефа начала сопротивляться, и он решил сделать послабление ее разуму, осознав, что может навредить ей, если сейчас надавит слишком сильно. Почему-то старуху было жаль. Все же, когда он был мальчиком, она хорошо относилась к нему в те редкие дни, когда он возвращался домой из академии.

- Я буду слушать! – произнес он шипящим голосом, чужим даже для себя самого. Еще немного магии и проявились голоса, заменив образы. Впрочем, так было даже лучше. Что толку видеть, если он мог слышать то, о чем эти двое разговаривали.

 Несколько минут и Френсис убрал руки, а сам отошел назад, глядя, как Стефа открывает глаза и тяжело переваливается на бок.

- Я так и знал, что она тебе не скажет! – бросил он.

 Старуха села. Было заметно, что она чувствует себя намного хуже, чем до встречи с Голландером. И все же, у нее хватило смелости ответить ему резкое:

- Конечно, не сказала. Мы ведь знали, что ты придешь, - и так улыбнулась, что магу стало не по себе. И он как-то сразу пожалел о том, что проявил слабость по отношению к старухе. Стоило надавить сильнее. Она и так достаточно прожила на этом свете. Если бы умерла, то и не жаль.

- Лучше бы сказала спасибо за то, что осталась жива, - рявкнул он, а затем, выдохнув, взял себя в руки и добавил уже более спокойным тоном: - все равно найду ее и верну.

- Зачем? – выдохнула Стефа, и с неожиданным проворством, удивившим мага, спрыгнула со стола. Покачнулась, но уже мгновение спустя оказалась рядом. - Отпусти ее. Ты получил то, что хотел. Этот хрыч старый тоже. Отпусти, всеми богами молю! Пусть живет так, как хочет. Пусть…

 И не договорила, встретив ответный, полный ледяного холода, взор.

Френсис не произнес ни слова. Смерил ее взглядом, а затем просто развернулся и вышел из дома, захлопнув за собой дверь. Стефа еще несколько минут смотрела прямо перед собой, а затем вернулась к столу и устало села, уронив лицо в ладони.

 Джон так и не напился. Хотел, но не получилось. Отвлекали мысли, которые, после разговора со старым другом он пытался разложить по полкам. Ему даже показалось, что получилось.

 Из таверны Джон уехал ближе к рассвету. Дал своим людям несколько часов на отдых, а затем приказал собираться во дворе перед казармами. Сам же так и не прилег, занимаясь делами. Ему хотелось, как можно скорее покинуть город. Что-то толкало в путь. Нежелание оставаться в чертогах лжи, или осознание того, что здесь ему просто не место?

 Вернувшись в свои покои, он велел слуге собирать вещи. К слову сказать, собирать было почти нечего. Он никогда не любил наряжаться и, глядя на одинокий сундук, который продемонстрировал ему слуга, подумал о том, что на этот раз в обозе не будет телеги, забитой нарядами его супруги. Как подозревал, почти бывшей.

  Лиссандры в комнатах не оказалось. Но Гаррет и не подумал искать ее. Она сделала свой осознанный выбор. А он сделал свой. Так что их пути расходились, и Джон невольно усмехнулся, когда понял, что совершенно не жалеет о такой потере. Он давно охладел к супруге. А она, кажется, даже еще раньше. Да, страсть была. Быстрая и скоротечная. А сейчас Джон видел, что Лиссандра чужой для него человек. Не та, с которой можно разделить счастье и горести. И уж точно не та, с которой он хотел бы растить детей, а потом и ждать внуков.