– Прости, угощать буду позже, – пробормотала я, утягивая мужчину в сторону спальни… Черт, не туда же!

Шарахнувшись к другой двери, толкнула ее, лишь где-то на краю сознания отмечая, что такой бестолковости за мной прежде не водилось.

– Скорее! – развернувшись, взялась за пуговицы дорогущей рубашки, на самом деле внутренне рыча от необходимостио содрать все тряпки, вставшие на моем пути к его телу, но Алево вдруг схватил меня за запястья и отстранил от себя.

– Никакой спешки, жемчужинка моя, – промурлыкал он, будто облизывая мои самые чувствительные места дразнящим тоном и похотливым сиянием зеленых глаз и воздействуя на разум этим своим непонятным акцентом.

Наклонившись ко мне, он обхватил мое лицо ладонями, жестом, что мог бы показаться трепетным или нежным, если бы не повелительное надавливание, вынудившее запрокинуть голову, и оба его больших пальца, нажавшие на нижнюю губу, не больно, но с однозначным подтекстом, заставившие приоткрыть рот. Грешный взгляд, которым он уставился на мои губы, потемнел, становясь из голодного по-настоящему плотоядным, пожирающим, почти пугающим и возбуждающим до полного одурманивания.

– Ты не представляешь, как много я хочу взять от тебя… – прохрипел он, и меня стало откровенно потряхивать. – И возьму. Все.

– Ну так возьми уже, хватит тянуть! – Часики тикают, мужик!

Я опять попыталась вернуться к его раздеванию, но вновь потерпела неудачу. Не поцеловав, лишь мазнув по моим губам своими, Алево отступил и уселся в кресло рядом с кроватью, широко расставляя свои бедра и не думая скрывать свой стояк, выпиравший сквозь ткань штанов.

– Обнажись для меня, снежная жемчужина! – пророкотал он, начиная самостоятельно, но слишком медленно расстегивать пуговицы на рубашке. – Покажи мне все, что я буду иметь.

Мгновенная вспышка невесть откуда взявшегося страха, словно за его «иметь» скрывалось что-то объемнее и глубже по смыслу, нежели краткое столкновение разгоряченных тел, сразу же оказалась стерта новым, практически нестерпимым импульсом вожделения, жгуче подхлестнутым потребностью заставить его обезуметь и потерять способность сохранять даже видимость притворного контроля.

– Кто сказал, что это не я буду иметь тебя? – ухмыльнулась, потянула с одного плеча платье, притормаживая тогда, когда в вырезе показался краешек ареолы соска, прекрасно просматриваемого через кружево, скорее похожего на золотистую паутину.

Задержалась, не отрываясь наблюдая за его лицом. Господи, что за безумная смесь невозмутимости и неприкрытой похоти в его совершенных чертах? Как две эти крайности могут сочетаться, а главное, заводить меня до такой степени? Столкнула тонкую лямку лифчика с одного плеча и спустила ткань сразу вместе с мягкой резинкой с другого, останавливаясь, показав совсем чуть.

– Станешь просить о большем? – Губы сводило от желания не говорить – целовать, вдавливаться в открывающуюся моему взору золотистую кожу, раскрываться в непристойном предложении.

– Больше! – Разве он просит? Приказывает! И разве я дразню и управляю процессом? Нет! Его неторопливое обнажение – непреодолимый соблазн для меня. Что же за тело открывалось мне! Мужчина с самой заглавной буквы из возможных, в каждой линии и очертании ошеломляющих мощью мускулов. Алево небрежно скинул рубашку с плеч, и я сглотнула и провела по зубам языком, ловя сохранившиеся отзвуки его едва продегустированного вкуса. Положила руки на свои бока и стала поднимать подол, одновременно возвращая ему приказ:

– Больше!

Он усмехнулся, я рвано вдохнула от воздействия легкого движения губ на мои сокровенные глубины и показала ему то, что нельзя скрыть, – мои насквозь пропитанные влагой трусики, и получила равноценный ответ: его ремень звякнул, молния на джинсах опустилась, продемонстрировав мне такое же пятно протекшего наружу возбуждения на его серых боксерах. Во рту пересохло от необходимости просто метнуться к нему, упасть на колени, прижаться лицом и вдыхать тяжелый аромат предвкушения.