– Что ты хотел мне сказать? – Поскольку отвлекаться на лирику было чревато, я решила поступить как невоспитанный проводник, а не как барышня из хорошей семьи. Это в высшем свете принято минимум час болтать о погоде и прочих пустяках, прежде чем перейти к делу. У меня не было столько времени.

– Я умру через три месяца. – Игорь, кажется, решил поддержать меня в этой прямоте. Но вот то, что он мне высказал… – За это время мы должны успеть пожениться. И ты должна забеременеть.

– С чего вдруг?! – просипела я после того, как долго кашляла и наконец отдышалась. – С какой радости?!

– Ты же умная девушка. – Снежинский, вопреки своим словам, смотрел на меня как на упрямую малолетнюю дуру. – Неужели сама не понимаешь? Для того, чтобы Барятинские окончательно оставили тебя в покое, более того, чтобы ты могла жить в столице, в нормальных условиях, была защищена и обеспечена, тебе надо стать матерью будущего наследника Снежинских!

– Аху… Ах… и ох, – проглотила я первое слово, так и рвавшееся в ответ на озвученные перспективы. – А тебе не приходило в голову сначала у меня поинтересоваться, хочу ли я жить в столице под защитой твоей родни и быть матерью наследника?!

– Оль… – Игорь как-то слишком устало откинулся на спинку скамейки. – Ну подумай сама. Это единственное, что я могу для тебя сделать. Теперь, когда исчез запрет главы рода, у нас есть короткий срок, чтобы хоть как-то попытаться все исправить, и…

– Слушай, – я подумала и тоже откинулась на скамейке рядом с парнем, – я тебе одну очень важную вещь скажу. Ольга Барятинская умерла. Я не знаю, была ли любовь между вами настоящей. Чем дальше, тем больше мне кажется, что эта детская привязанность исчезла тогда же, когда и магия из этого тела. Для меня ты чужой человек, который ничего мне не должен. Мне не нужна защита рода Снежинских, я не собираюсь рожать ребенка, чтобы потом растить его без отца или еще хуже – отдать твоему роду, чтобы его воспитали без меня. Если я могу как-то помочь тебе выжить без этих танцев с брачными узами – скажи, я попробую в память о нашем общем детстве и той дружбе, что была. Так понятно?

Игорь с минуту молчал, то ли переваривал мой спич, то ли что-то там для себя обдумывал. То ли просто в шок впал. Потом шевельнулся, разворачиваясь ко мне, и переспросил:

– У тебя совсем не осталось чувств ко мне?

– Совсем. – Тут я, признаться, немного покривила душой. Что-то Ольгино в глубине души еще шевелилось. Именно поэтому я искренне пообещала помочь, если смогу.

– Так, может, надо просто начать все сначала? – вдруг сделал парадоксальный вывод этот… упертый ишак. – Я вижу, ты очень изменилась. Стала другим человеком. Но и я не остался прежним, и…

– Пять лет, Игорь, – напомнила я, отодвигаясь подальше. – Это слишком долгий срок для мечтательной боярышни. За это время я успела привыкнуть к самостоятельности. Мне никто не нужен. И ты в том числе. Еще раз говорю: я согласна помочь тебе и ничего не просить взамен, если это не заберет у меня жизнь и свободу.

– Ты не понимаешь… – Снежинский забыл про усталость и начал злиться.

Но я не дала ему далеко зайти по этой дороге, тем более что явно видела, как в конце аллеи, ведущей к центральному входу в храм, начинается какая-то буза. Похоже, люди Игоря не справлялись со своей задачей и уже не могли сдержать напор желающих нарушить наш тет-а-тет.

– Сам ты ничего не понимаешь. – Я вот как раз доперла, что рассусоливать с дурнем без толку. Надо договариваться с тем, кто реально имеет власть разрешить проблему. – Ладно, не будем терять времени.